Каждая успешная миссия оттачивала навыки Флоры и пополняла знания, и каждый раз она забиралась все дальше, облетая сотни новых цветов. Она приносила нектар одуванчиков и нежную фиолетово-черную пыльцу маков; она знала правильное время для просвирника, когда его нектар был на подъеме, и она продиралась через заросли ультрафиолетовых поповников, различая на вкус, какие из них загрязнены ветром с дороги, а какие остались пригодными для сбора. Ее обоняние стало более мощным, так что теперь она могла довольно быстро и легко определять воздушный вектор в сторону улья, и теперь, когда она возвращалась и разгружала свою добычу, ее танцы несли в себе больше сведений и вызывали больше радостных возгласов.

Она отлетала столько миссий за второй день, что ее чувство улья растянулось вдаль и вширь, ведь она видела и обоняла своих сестер на огромных расстояниях, и тело каждой из них было источником любимого родного запаха. Она находилась вблизи одной из пчел, над глубокой просекой розового узколистного кипрея, когда услышала странный дребезжащий звук. Флора не успела понять, что происходит, когда над ними возникли прекрасные стрекозы, зачаровывая и ужасая своими переливчатыми доспехами.

Двигаясь с поразительной скоростью и проворством, эти грациозные монстры пронеслись наискосок через поле, распугивая пчел, и пропали из виду, прежде чем кто-то послал сигнал тревоги.

Вернувшись в зал Танцев, Флора протанцевала все детали своей миссии. В грациозных движениях она рассказала о стрекозах и обо всех цветах, пригодных к сбору, а затем ритм танца изменился – она поведала о погибших сестрах из другого улья. Флора увидела их на обратном пути, они летели, как слепые или пьяные, и это вызвало у нее жалость. Они звали свою мать и искали дом, а влажная серая пленка отягощала их крылья и выжигала разум. Пчелы, следившие за танцем Флоры, переставали повторять ее движения, и каждая стала осматривать себя и соседок, чтобы убедиться в своей чистоте. Когда Флора закончила танец, не было слышно радостных возгласов, ей лишь поаплодировали за ценное предупреждение.

Снова наступила ночь, а Флора так и не навестила свое яйцо. Ее мысли были заняты цветами и пыльцой, воздушными потоками и опасностями, образами и звуками полета, но она все же приглушила их. Ее яйцо. Она чувствовала, что нужна ему. Ей хотелось подняться и пойти в Питомник, но утомленное тело не слушалось. Завтра.

* * *

Пчелы проснулись под шум дождя, стучавшего по улью. Стало влажно и холодно. Флоры-уборщицы отнесли умерших в морг, поскольку вылетать было нельзя, и, несмотря на изнурительную работу на поле, многие полевки сетовали, что им придется весь день просидеть в улье. Флора подождала, пока унесли тела, затем склонила антенны и последовала за другими флорами, намереваясь, наконец, осуществить свой план.

Она закрыла антенны, уважительно сложила крылья и вошла в палату Первой Категории. Сестра Ворсянка сидела, рыдая, на своем посту вместе с кормилицами. Они взглянули на вошедшую Флору, и она увидела слезы на их испуганных лицах.

– Что случилось? – спросила Флора, подбегая к ним.

Сестра Ворсянка с трудом проговорила:

– Самая ужасная беда. – И она снова зарыдала. – Это, наверное, была новенькая, ее разум помутился от скудного питания! – Она взглянула на Флору сквозь слезы. – Что ты здесь делаешь? Я знала, когда услышала, что повысили какую-то флору, что это должна быть храбрячка вроде тебя, Флора-717, – так я и сказала! Ох, мои бедные детки, мои бедные, бедные невинные кормилицы – теперь мне придется обучать этих девчонок с нуля, а брать пример им будет не с кого. – Она обвела руками молоденьких пчелок, облепивших ее, и Флора увидела, что их мех еще приглажен, влажен и свеж после Прибытия. – Если мы голодаем, то не можем как следует сконцентрироваться и допускаем ошибки! Это не моя вина, если у нас не хватает пищи, а ваша: это вы, полевки, должны отвечать – и вот, смотри, что случилось!

Сестра Ворсянка опять зарыдала.

– Сестра Ворсянка, пожалуйста, расскажите мне!

– Почему ты вообще здесь? Нам уже нельзя побыть в горе и ужасе один день, чтобы никто не приходил поглазеть на нас?

– Я пришла повидать вас, – сказала Флора, сдерживая порыв побежать через палату и найти свое яйцо. – Идет дождь, мы не можем летать, вот я и подумала…

Она остановилась, почуяв приближение полиции фертильности.

– Да, они пришли. – Сестра Ворсянка содрогнулась. – Скольких еще кормилиц я должна лишиться? И даже Леди Веронику вытащили из Королевских покоев – ох, это было кошмарно! – Она взглянула на Флору. – Ты ведь знаешь, как они действуют. И одна из девочек сошла с ума от страха и сказала, что это было дело Ее Величества – так что ж, ее тут же на куски разорвали, там же, где нашли яйцо. – И она указала в конец палаты. – Там, в последней колыбели. Не знаю, как мы отчистим ее, там повсюду кровь, а это дитя все кричало и кричало, так долго, что я никогда-никогда не забуду…

Все тело Флоры словно сковал лед.

– Какое дитя?

– Новорожденный трутень. Ох, это был бы самый прекрасный мальчик из всех, такое хорошенькое личико. Но не в той колыбели! Наверное, новая кормилица положила яйцо в рабочую соту, а мальчикам, конечно, всегда нужно больше, так что неудивительно, что он умирал с голоду, когда мы его нашли. Я сказала, что он еще не пропал, сказала, что еще есть время накормить его и переложить, но Жрица слышит все. Сразу пришла полиция, и тогда…

Сестра Ворсянка обняла новеньких кормилиц и зарыдала, уткнувшись в их мех.

Флора тупо смотрела на колыбель, в которую она положила свое яйцо. Уборщицы оттирали пол вокруг, а пчела из Прополисов ремонтировала сломанный край.

– Вы сказали что-то о Леди Веронике.

Сестра Ворсянка вытерла глаза:

– Ну, мне пришлось сказать им правду. Она как-то раз приходила в палату поздно ночью, и я подумала, что должна сказать об этом. Я вовсе не хотела, чтобы они… сделали то, что сделали. И при всех, даже когда она клялась жизнью Пресвятой Матери в своей невиновности. – Сестра Ворсянка содрогнулась и отпустила от себя молодых кормилиц. – Но полиция должна выполнять свой долг, а иначе к чему мы придем? Нас поглотят чудовища и калеки. Смиряться, Подчиняться и Служить, даже если это причиняет боль.

– Да. – Флора отвернулась, все ее нутро невыносимо ныло.

– Можешь пройтись, если хочешь. Беда позади, и это по-прежнему святейшее место в улье. – Сестра Ворсянка встряхнула своими старыми крыльями. – Пресвятая Мать все исправит на Служении. Могу сказать тебе, что я первой вдохну его сегодня. – Она слабо улыбнулась. – Как хорошо, что ты заглянула, Флора-717. Я бы ни за что не поверила. Что-то не так? Твои антенны дрожат.

Флора так сильно прижала их, что поежилась от боли.

– Все в порядке, Сестра. Это просто… такие грустные новости.

Сестра Ворсянка распрямила свои антенны и пригладила мех на груди.

– Одно яйцо – ничего. Пресвятая Мать отложит еще тысячу с этим солнечным колоколом и еще по тысяче каждый день. Это по кормилицам я скорблю. Все обучение напрасно. – Сестра Ворсянка положила свой коготок на руку Флоры и притянула ее к себе. – Я скажу тебе, чего я на самом деле боюсь, Флора-717. Что яйцо отложила не одна из моих бедных кормилиц, а тщеславная и злобная работница. – И она пристально посмотрела на Флору. – Мы все должны быть бдительны.