«Милостивый Государь Вячеслав Константинович! Получение письма от меня, быть может, Вас удивит… Как Вы видите из подписи, — Тихомиров Лев, имя которого Вам, конечно, известно по должности. Можно заранее предположить, что донесения извратили и раздули в глазах Правительства мою деятельность, но в настоящую минуту я оставляю это в стороне… Если мы отбросим все наговоры и неточности, остается все-таки факт, что в течение многих лет я был одним из главных вожаков революционной партии, и за эти годы — сознаюсь откровенно — сделал для ниспровержения существующего правительственного строя все, что только было в моих силах… Если Вы, Милостивый Государь, захотите перелистать мою брошюру «Почему я перестал быть революционером», посылаемую при сем же на имя Ваше, — Вы увидите без дальнейших объяснений, какой огромный переворот произошел в моих взглядах. Переворот этот назревал в течение многих лет… До сих пор утешением и оправданием для меня служил воображаемый революционный долг. Теперь иллюзия исчезла, а с ней и оправдания перед совестью…

В этом безотрадном мраке у меня остается лишь один луч света: надежда, что, быть может, я могу получить амнистию. В этих видах я решился обратиться к Вашему посредничеству с просьбой указать мне путь, по которому я, если это возможно, мог бы возвратить себе родину и права русского подданного.

Я надеюсь, что Вы не оскорбите меня предположением, будто бы я хочу что-нибудь покупать у своего Правительства или продавать ему. Я ищу искреннего забвения моего прошлого, как оно умерло во мне самом, ищу возможности начать новую жизнь, но в этой новой жизни я надеюсь, как и в старой, ничего не сделать противного чести и обязанностям честного человека».

Письмо вожака «Народной воли» удивило не только Плеве. Министр внутренних дел Д. А. Толстой немедленно подготовил доклад на Высочайшее имя, снабдив его подробной справкой спецслужб о деятельности Тихомирова в России с 1872 года до момента эмиграции. В справке Департамента полиции содержится такое резюме роли Тихомирова:

«Из отдельных отрывочных сведений и показаний усматривается, что влияние Тихомирова с каждым годом все более и более росло и после ареста некоторых выдающихся деятелей партии он сделался единственным главой народовольческого сообщества. Хотя непосредственное участие Тихомирова в покушениях на жизнь покойного Императора и не доказано, но тем не менее очевидно, что все замыслы и предприятия революционеров были ему хорошо известны».

Хотя и с большим опозданием, политический сыск России сделал правильный вывод относительно руководства террористической деятельностью в стране. Вывод этот почему-то отнюдь не насторожил царя. На докладе министра внутренних дел Александр III написал: «Это утешительный факт. Что предполагаете ему ответить? Отталкивать его не следует, он может очень пригодиться». Такая резолюция означала по сути, что Тихомирову стоит пойти навстречу. На языке бюрократов всего мира это означало — «дать делу ход в установленном порядке». По такого рода делам решение принималось только на основании прошения на Высочайшее имя, поэтому Генконсулу России в Париже А. Н. Карцеву были даны соответствующие указания относительно эмигранта Л. А. Тихомирова. Консул пригласил Льва Александровича для беседы и объявил, что ему необходимо составить прошение на Высочайшее имя и что в этом ему поможет сотрудник консульства Леонов Петр Иванович. Тихомиров так описал свое посещение консульства 8 сентября 1888 года в своей «Памятной книжке»: «Был в консульстве вчера. Там встретил так называемого Леонова Петра Ивановича. Был от 2 до 4 с половиной. Оставил у него свое прошение. Сказал прийти сегодня утром. Пришел в 10 часов, пробыл до полутора часов. Очень интересный и даже симпатичный человек».

Симпатичный Леонов был на самом деле Петром Ивановичем Рачковским, руководителем русской резидентуры в Париже. Офис Петра Ивановича располагался тут же, в здании российского консульства, на нижнем этаже. К моменту непосредственного знакомства Рачковского с Тихомировым он уже четыре года возглавлял заграничную резидентуру Департамента полиции, имел довольно развитую сеть платных агентов в парижской префектуре, прессе и плотно контролировал деятельность русских эмигрантских организаций, и не только. Например, агент Рачковского служил консьержем в доме Светлейшей княгини Юрьевской. Под постоянным наружным наблюдением в Париже находился и сам Тихомиров. Петр Иванович был, конечно, незаурядной личностью и обожал свою секретную работу вместе с денежными знаками, которые к ней прилагались, но, столкнувшись с Тихомировым, быстро понял, что с ним все обстоит сложнее. В первой же беседе Рачковский объяснил, что для успеха обращения к царю необходимо полное раскаяние просящего в совершенных деяниях. При этом всякая утайка имевших место фактов может повлечь отказ в прошении. На эту тираду Тихомиров хладнокровно заметил, что в случае отказа ему в возможности возвращения в Россию он будет считать себя свободным от всяких ограничений. Этот эпизод их беседы Рачковский подробно осветил в своем сентябрьском рапорте Директору департамента полиции П. Н. Дурново:

«В настоящее время Тихомиров вполне уверен, что он может вернуться в Россию вполне безопасно, если на то последует Высочайшее повеление. Вместе с сим он же проговорился мне лично, что отказ на прошение «развяжет ему руки» и он будет уже «вольный казак«…Теперь я убежден, что оставлять Тихомирова за границей крайне рискованно, точно так же, как возвращать в Россию на льготных условиях. Подобную снисходительность Тихомиров, по свойствам своей преступной натуры, не может рассматривать иначе, как сделку с собой Правительства» [42].

Как видим, угроза Тихомирова подействовала вполне доходчиво на Рачковского, как и на всю цепочку начальства, по которой его информация пошла на самый верх. Во Всеподданнейшем докладе министра внутренних дел Д. А. Толстого царю по вопросу Тихомирова говорится:

«С практической точки зрения добровольное возвращение политических эмигрантов в отечество крайне желательно: возвратившиеся до сего времени эмигранты спокойно обратились к законным занятиям… Это общее соображение в особенности применимо к Тихомирову, который в случае неудовлетворительного разрешения его ходатайства несомненно будет считать, что у него «развязаны руки», и своими сочинениями или иными способами может принести значительный вред делу умственного оздоровления русской молодежи».

Советская историография, много лет склоняя Тихомирова как ренегата и отступника, утверждала, что он буквально вымолил прощение у царя.

Из приведенных выше документов видно совсем другое: ни о каком «вымаливании прощения» нет и речи. Наоборот, намек Тихомирова на «развязанные руки» в случае отказа на его ходатайство заставлял задуматься, на что он, собственно, намекал. Какими сочинениями мог удивить европейскую общественность вчерашний революционер после публикации своей брошюры «Почему я перестал быть революционером?». Может быть, он собирался опубликовать какие-нибудь неизвестные подробности убийства императора Александра II? Советских историков не мучили подобные вопросы, потому что Тихомиров был чрезвычайно удобен в качестве ренегата и предателя революционной идеи; царь мог помиловать только такую ущербную личность. Однако в контексте с «развязанными руками» в случае отказа на ходатайство прошение Тихомирова больше напоминает предложение, от которого невозможно отказаться. Резолюция Александра III на докладе министра внутренних дел Д. А. Толстого дала делу Тихомирова экстренный ход, то есть сообщила делу такой режим исполнения, который исключал проволочки. Письма писались, резолюции накладывались и распоряжения отдавались немедленно и на самом высоком уровне. Что касается самого прошения Льва Александровича, то оно было составлено по канонам, подсказанным в российском консульстве, и содержало необходимые в таких случаях реверансы в адрес монарха. Тихомиров понимал, что его прошение пройдет через многие руки, и с этой точки зрения писал текст своего раскаяния в стиле высокого душевного волнения. По жизни Лев Александрович был абсолютным реалистом, чуждым всякой сентиментальности, с хорошей долей здорового цинизма и скепсиса в отношении всего, что его окружало. Поэтому к тексту прошения в адрес монарха, написанного Тихомировым в решительный момент своей биографии, нельзя подходить буквально, так как прошение в целом имеет несколько смысловых этажей. Нас интересует только уровень Тихомирова-террориста, второго по значению руководителя «Народной воли».