– Я слишком долго работаю центурионом и уж подкупленных свидетелей повидал немало. Все свидетели по твоему делу – подкуплены. Все. Это наводит на размышления.

«Время, – напомнил себе Михаил. – У тебя почти не осталось времени».

– Хорошо, центурион, – вслух сказал он. – Значит, вы будете стоять здесь и охранять дверь. Никого не выпускать.

– Будет исполнено.

Центурион встал рядом с дверью и сделал свирепое лицо.

Когда Михаил выходил из здания управления, он услышал, как центурион прошептал:

– Ты поступил правильно.

– Ты – тоже, – на ходу сказал Михаил.

Он закрыл за собой дверь, вдохнул прохладный ночной воздух и стал спускаться, перепрыгивая через ступеньку, к стоянке машин. На десятой ступеньке он понял, что попал в засаду.

Журналисты!

Они вылезали из машин, из-за колонн, отрезая ему путь назад, продирались сквозь окружавшие управление кусты зеленой изгороди, спрыгивали с росших на другой стороне улицы деревьев.

Михаилу стало немного не по себе. Все эти устремившиеся к нему люди чем-то походили на стаю хищников, только, в отличие от хищников, они бежали не для того, чтобы полакомиться его мясом и кровью, а лишь желая получить информацию. Хотя… Все-таки что-то общее с хищниками в них было. Может, та же лихорадочная жажда в глазах? Наесться, любой ценой насытиться…

– Скажите, как вы лично относитесь к арестованному вашими подчиненными землянину? Вы его ненавидите?

– Какие у вас отношения с тещей?

– Скольких центурионов этот землянин уже покусал?

– В каком возрасте вас в первый раз выпороли родители?

– Вы пользуетесь кремом «Утренняя роса»?

– Сколько у вас любовниц?

– Не упоминал ли арестованный о планах землян? Готовят ли они вторжение на нашу родную Абаузу?

Михаил заскрипел зубами. На этот раз у него получилось гораздо лучше. Впрочем, журналисты не обратили на зубовный скрежет никакого внимания.

Они теснились вокруг него, не давая пройти, хватали за руки, тыкали в лицо микрофонами, слепили вспышками галокамер и задавали, задавали, задавали свои нелепые вопросы.

Михаил прикинул, что через эту толпу ему не удастся пробиться даже силой. А время уходит. Вот-вот центурионы поймут, что их одурачили, обнаружат дверь в «комнату отдыха»…

Если нельзя пробиться силой, надо попытаться это сделать с помощью хитрости.

– Стоп! – крикнул Михаил. – У меня сообщение. Для всех!

Репортеры замолчали. Приняв важный вид, Михаил промолвил:

– Итак, сегодня мои доблестные подчиненные поймали кровожадного землянина. Хорошо понимая, что наши репортеры жаждут отразить это на страницах своих галогазет, и для того чтобы пресечь возникновение нежелательных слухов, я решил устроить интервью в порядке очереди.

– Что это за штука и с чем ее едят? – спросил один из репортеров.

– Все очень просто, – весело сказал Михаил. – Сейчас вы построитесь в очередь перед дверью моего управления. Через пятнадцать минут вас начнут запускать. По одному. Каждый сможет задать арестованному не более чем по три вопроса.

– Тот, кто будет первым?! – взвыло несколько голосов.

– Тот, кто окажется первым в очереди, – пожал плечами Михаил.

В то же мгновение вокруг него не осталось ни одного репортера. Пожав плечами, Михаил стал спускаться по лестнице. За его спиной, у входа в управление по делам центурионов, началась драка. Репортеры сражались за право оказаться первыми в очереди. Судя по крикам и звукам ударов, схватка была яростной.

«Ну вот, – облегченно подумал Михаил, подходя к стоянке мобилей. – Все закончилось благополучно. Мне удалось удрать. Рагниты и центурионы остались с носом. Пока. Наверняка уже завтра они придумают что-то новое. Не центурионы, так рагниты обязательно».

Он хмыкнул.

А кто мешает придумать что-либо ему самому? Никто. И конечно, он именно так поступит. Но сначала…

«А сначала не мешает немного отдохнуть, – подумал Михаил. – День сегодня был жутко хлопотный. И вообще, утро вечера мудренее. Да, мудренее».

Он подошел к первому же попавшемуся такси, взялся было за дверцу, но открывать передумал. Стоял, смотрел на то, как дерутся возле входа в управление по делам центурионов репортеры, потом неторопливо осмотрел стоянку мобилей.

А ведь рагниты вполне могли этот побег предугадать. А если могли, то наверняка и предугадали.

Стало быть, вполне возможно, где-то поблизости находятся наемники рагнитов. Один или два, не больше. Стрелять в него они не будут. Цель у них другая. Проследить и выяснить, где он нашел себе убежище.

Отпущенное ему на раздумья время еще не кончилось. И уговора о том, что он должен его обязательно провести в камере, – не было. Именно поэтому наемники обнаруживать себя не станут. Им нужно лишь выследить его, чтобы знать, где найти в случае отказа.

"А вот этого допустить нельзя, – подумал Михаил. – Поэтому, прежде чем отправиться к дому профессора, придется покрутиться по городу, сменить не сколько такси и, лишь убедившись, что «хвост» отстал, отправиться отдыхать.

Ничего, по сравнению с тем, что было сегодня, это в самом деле пустяки".

Он открыл дверцу мобиля и спросил:

– Свободен?

– Для вас, господин главный центурион, всегда, – почтительно промолвил таксист.

Голос его показался Михаилу знакомым. Устроившись на сиденье, он назвал адрес дома, находящегося кварталах в десяти от управления по делам центурионов.

– Доставим в лучшем виде, – угодливо захихикал таксист. – Со всеми удобствами.

«Ба, да это же мой знакомый, – подумал Михаил. – Ну да, все верно. Луан, собственной персоной».

Конечно, этого не стоило делать, но Брадо все-таки не удержался, сказал:

– Если ты подразумеваешь под удобствами мочалок и ширево, то беспокоиться не надо. Меня это не интересует.

Вместо того чтобы включить мотор мобиля, Луан уткнулся головой в пульт управления и издал стон отчаяния.

Старательно переступая через тонкие, ломкие, сухие веточки, он крался по лесу. Почему-то для него было очень важно не наступить на эти веточки. Откуда-то он знал, что, сломав хоть одну из них, вызовет страшную, необратимую катастрофу.

Он крался.

А лес становился все более густым и сумрачным. Сухие веточки стали попадаться так часто, что Михаилу приходилось рассчитывать буквально каждый шаг. Пару раз он все-таки вынужден был возвращаться назад и начинать все сначала.

Лес превратился в лабиринт, между призрачными стенами которого он блуждал и блуждал, казалось, целую вечность, возвращаясь и снова устремляясь вперед в поисках единственного, возможно даже не существующего, выхода.