Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бред, – усмехнулся Антон. По его лицу стекал пот, и слова казались солеными.
Вы нашли тех щенят у дома священника. Отец Дженкинс напился и пристрелил свою собаку, а щенят не тронул. Старый ублюдок, у него поехала крыша! У многих в то лето поехала крыша.
– У меня никогда не было такого звонка! Так, что – заткнись! – выдавил сквозь зубы Антон.
Он чиркнул скальпелем по стене так, что оставил полосу на кирпичной кладке. И вдруг все стихло. Все оборвалось. Антон поднял глаза. Коридор заканчивался дверью, на которой было выведено одно-единственное слово.
ВНИЗ.
Антон оглянулся. За ним никто не шел. А ему казалось, будто какая-то тварь с руками, свитыми из стальных жгутов, кралась по пятам. Шептала на ухо о том, как он устал. И запутался.
Он протянул руку и коснулся двери. Легонько толкнул и та поддалась.
«Ну, разумеется, от кого им запираться здесь, на такой глубине?» – подумал Антон.
Его знобило. Он чувствовал, что весь вымок, несмотря на прохладу, царившую в бункере.
– Тот еще из тебя супергерой, – он открыл дверь. В темноте, на цепях, болтался грузовой лифт. Металлическая площадка с перилами. Антон глянул вниз – из тьмы тянуло холодом.
Именно там, – подумалось ему, – они и режут людей. Людей всегда режут в темноте и холоде.
Ухватившись за цепи, он аккуратно встал на площадку лифта. Кабина качнулась, звякнув стальными звеньями. Антон почувствовал под ладонями масло – цепи меняли, а тали смазывали. Эта допотопная конструкция являлась важной частью садистского бункера. И от этого становилось только страшней.
Приноровившись, Антон дотянулся до рычага и дернул его, приведя в движение невидимые во тьме механизмы. Пространство наполнилось скрипом и лифт, накренившись, поехал вниз.
Людям нравится это, – решил Антон, поглядывая через перила, стараясь разглядеть хоть что-то в беспроглядной темноте. – Зарываться поглубже. Пока земля не начнет гореть, пока ад не задышит под ногами. В таких местах люди перестают быть людьми.
Он подумал о Гае. О его детях. Наверное, они ждут, когда папа вернется домой. И Антону бы очень этого хотелось.
Надежда, – говаривал его отец, сидя в кресле, окруженный дымной поволокой, – это морг. Морг, ночи в котором бесконечно долги. Запомни это, сынок. И никогда не становись заложником надежды.
Антон не хотел этого. Не хотел запирать себя в морге. И поэтому он ехал вниз на ребристой платформе, держась за скользкие перила, и думал лишь о том, что ему предстояло сделать. Здесь и сейчас. Отыскать парнишку. И вывести его на поверхность. Стараясь никого не убить. Но убить – если придется.
Антон схватился за цепи посильней и перегнулся через ограждение. Внизу было все так же черно, лифт казался тесной глубоководной капсулой, падающей на дно океана. Медленно и верно – во враждебную пустоту. Туда, где никто не услышит. Где никто никогда не найдет.
Антон посмотрел наверх, в надежде увидеть свет. Задрал голову так, что защемило шею. Там, высоко, тускло мерцала серая полоска приоткрытой двери. И в этом бедном, жалком свете, Антон разглядел белый овал лица. Это был тот мальчишка на велосипеде – он смотрел на Антона сверху и, кажется, что-то шептал.
– Я не слышу, – сказал Антон. – Не слышу тебя.
– Оно идет! – крикнул мальчишка.
И вдруг в темноте лязгнули механизмы – лифт дернулся и остановился. Антона мотнуло, но он устоял на ногах, вцепившись в перила.
– Что за?..
Он снова глянул наверх. Дверь в шахту все также была приоткрыта. И тонкая царапина света все так же прорезала густую темноту. Не было только лица мальчишки.
«Да и не было его там, – подумал Антон. – Никогда»
Повсюду царила темнота. Он попытался качнуть лифт, но тот не двинулся с места, только зазвенел цепями. Тогда Антон пошарил мыском ботинка вокруг платформы. Нащупал поверхность. Гулко стукнул по ней каблуком.
Он все еще находился внутри. В шахте лифта, построенной задолго до его рождения. И если тали и цепи тут смазывали и меняли, то все остальное давно пришло в упадок. Решетка, на которую опустился лифт, попросту могла проржаветь. И обрушиться при первой возможности.
Оказавшись на самом дне… люди начинают ковырять лопатами дно, – подумалось ему. – Но сейчас я именно там, где надо. Забрался в подкроватную темноту с ногами. Среди пыли и крошек от сэндвичей. Я там, где живут ночные монстры.
В детстве он больше всего боялся их – тех, кто жил у него под кроватью. Неведомых чудовищ, которые скреблись в темноте. Прогнать которых мог только свет от ночника. Но они возвращались – всегда, каждую ночь. Ждали, когда мальчик заснет, свесив ногу к полу – и тогда они схватят и утащат его в свое логово.
Теперь мальчик вырос и разучился верить в спасительный свет. Но не разучился верить в чудовищ.
Скальпель в ладони Антона стал влажным от пота, и он перехватил его посильней.
Почему тут так темно? – пронеслась в голове мысль.
Но ответ лежал на поверхности. Сюда, в этот смердящий грот, не спускались по собственной воле. Поэтому электричество в шахте было отключено. Те, кто обитал в этих катакомбах, не ждали гостей.
Тьма была холодной. Она обволакивала. Запускала свои длинные пальцы под рубаху и под ремень. И от ее прикосновений кожа покрывалась мурашками. Не было в этой темноте никакой тайны, никакой притягательности. От нее разило пошлятиной и кровью. И трупами. Это место пропиталось смертью, оно смердело, как гниющая на жаре падаль. Антон огляделся и заметил узкую полоску света впереди.
Запертая дверь шахты – догадался он. Трупный запах тянулся именно оттуда.
Всего в нескольких шагах – Антон протянул руку. Слишком далеко!
Сделал шаг – под подошвой что-то скрипнуло. Застонало. Посыпалось вниз.
– Блядство! – прошептал он и ухватился за цепи лифта.
Еще один ребус – загадка на выносливость. Антон сунул скальпель под ремень.
Пока я здесь решаюсь, – упрекнул он сам себя, – они вскроют парнишку от горла и до пупа.
Медлить было нельзя. И Антон прыгнул. Неловко, по-детски – свалился на прогнивший металлический пол и с грохотом ушел в него по пояс – успев выставить руки и ухватиться за дверной порог.
– Твою ж мать! – он болтнул ногами – под ним оказалась пустота. Ее было много, как в детстве, когда он только учился плавать – бултыхался в бассейне, держась
