Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Маловато для кольцевой орбитальной станции, — пробормотала девушка. — КОС — это же кольцевая орбитальная станция?
— Могло быть и больше. А если бы протоплазма попала на Нисс… — Железнокрылый замолк: в коридоре вдруг загорелась система оповещения.
— У вас, похоже, новые трупы, — решила Кора. — Возможно, инопланетные.
— Постой — ка за дверью, — сказал Танат. — А то подумают, что я взял тебя в ученицы.
Он бросил взгляд на круглую дверь, которая вела непосредственно в прозекторскую (Кора уже приготовилась провести пару часов среди трупов), потом передумал и завел гостью за ширму, которая делила «приемную» патологоанатома на две неравные части.
Кора устроилась на вертящемся стуле рядом с огромным железным шкафом и приготовилась слушать.
Слушать молчание.
Чьи-то негромкие шаги, и звон металлических крыльев Таната, и его скупой вопрос про коньяк, и что-то страшное, страшное, страшное в тихом голосе штурмана:
— Там были живые.
Кора выскользнула из-за ширмы и молча прижалась к Аиду Кроновичу, вцепившись в его чёрный мундир — быстрее, чтобы он не сказал ничего лишнего. Она не хотела подслушивать. Не его.
Тёмные глаза штурмана расширились в изумлении; свободной рукой он чуть отодвинул Кору. Он, кажется, хотел что-то сказать.
Не мог? Он?
— Если вы хотите побыть тут, с Танатом, я пойду к Деметре, — торопливо забормотала Кора.
Штурман кивнул, и она выбежала из отсека. Дверь закрылась не сразу, и она все-таки что-то слышала. Или нет?…
Нет, кажется, это было потом.
Был уже поздний вечер, но Кора не хотела идти к Деметре — она вернулась к каюте штурмана и свернулась клубочком на полу рядом с дверью, проваливаясь в короткий сон.
Ей снились неровные шаги штурмана; и как он подхватывает её на руки, и шепчет на ухо, пока открывает дверь и переносит через порог:
— Там были живые. Я мог почувствовать это раньше … я мог попытаться…
Утром они пили кофе из синтезатора, и штурману, кажется, было лучше. По крайней мере, он спокойно рассказывал о вылазке на корабль, цитировал по памяти бортовые журналы погибшего звездолета и говорил о том, что вместе с изголодавшемуся по свежему мясу огромному кому жрущей протоплазмы, катающемуся по кораблю, под удар ликвидационной команды попали люди, спящие в анабиозных капсулах.
— Конечно же, нужно сначала полазать по капсулам, а протоплазма пока пусть жрет экипаж, — фыркала Кора. — И, знаете, чем больше во Вселенной жрущей протоплазмы, тем она интересней. Звучит цинично, но эти, из капсул, должны быть счастливы, что не стали раствором.
— Я был уверен, что ты так скажешь.
Глава 6
Торжественная часть Осеннего бала начиналась в полдень — в этом, кажется, было что-то сакральное. Кора надела новое красивое платье, уложила волосы и, повертевшись перед большим зеркалом в каюте Деметры, украсила шею её изумрудным ожерельем.
Кроме нежного ожерелья мать предложила ей свои туфельки — они решили не покупать новые ради одного вечера. Кора отказалась. Она считала нецелесообразным надевать высокие каблуки под платье в пол. К тому же «туфельки» выглядели так, как будто в них танцевали все клоны Коры за последнюю сотню лет.
— И как же ты собираешься танцевать? — возмущалась Деметра. — Мы что, зря три недели учили вальс?
Да, они действительно разучивали вальс и ещё несколько танцев, причем Деметра называла этот процесс «освежить в памяти». Якобы Кора умела танцевать раньше, и просто забыла все эти навыки, когда легла в анабиоз прошлой осенью.
Впрочем, теорию танца она знала прекрасно. Танца! С полсотни различных танцев, информацию о которых ей загрузили, как очевидно, вместе со знанием биологии. Раньше все это представлялось ей бесполезным, но после трёхнедельных пыток вальсом Кора поменяла свое мнение. Танцы с Деметрой не были бесполезны — они были чудовищны. Она с куда большим удовольствием потратила два часа ежедневных занятий танцами на чтение книг, но мать настаивала, и Коре не хотелось проводить свои последние дни в ругани.
Она уступала матери — её странному капризу, последнему перед лицом вечности. Но эта вечность — вечность в растворе — ожидала Кору, а не Деметру.
Поэтому Кора тоже имела право капризничать.
— Никаких каблуков, — категорично отказалась девушка. — Пойду в привычном. Надеюсь, никто от этого не умрёт.
Деметра поджала губы и бросила взгляд куда-то в сторону. Там, за стеной, Кору ждал автоклав — и мать очень явственно напоминала себе об этом с самого утра. Первый взгляд был брошен в сторону этого жуткого устройства, когда она обнаружила, что Кора не ночевала в своей постели. Опять.
Потом она поглядывала в сторону автоклава каждые полчаса, и каждый раз Кора прятала понимающую улыбку.
Автоклав снился ей уже больше недели — она просыпалась ночью, судорожно хваталась за тонкую простынь в своей крошечной каюте, или за руки Аида Кроновича, когда спала у него, и долго лежала в постели, пытаясь прогнать из памяти стеклянно — стальную алчную пасть. Порой ей казалось, что она уже ложилась в этот чудовищный автоклав, и он когда-то уже перемалывал её до раствора, превращая в питательный гумус каждую клеточку тела. Знала, как это больно, и помнила свой отчаянный крик.
«Пожалуйста, мама, пожалуйста…»
Но воздух, кажется, резал ей лёгкие, глаза застилал кровавый туман, а кожа сползала с костей кровавыми лоскутами.
Недолго.
Потом Кора отряхивалась ото сна и заставляла себя вспоминать, что раствор, из которого её собрали почти год назад, не может помнить ничего подобного. Страх проходил, и она снова укладывалась в постель.
И снова к ней возвращались кошмары. Все чаще и чаще.
Аид Кронович спрашивал, что с ней, но Кора отмахивалась. Она твердо решила рассказать ему обо всем накануне первого дня зимы. Танат тоже спрашивал, почему она выглядит такой грустной, и даже Гермес забегал пару раз — поворчать, осуждая её упрямство.
А если бы об этом спросила Деметра — Кора могла бы и не
