себя на обратном пути капитан, но ничего поделать не мог. Задавался он этим вопросом и не находил хоть какого-то маломальского объяснения гораздо чаще, чем, скажем, уделял внимание тонкостям уголовного дела и истинной дате рождения обвиняемого Соловьева. Закрывая глаза перед сном ли, за рулем ли или в служебном кабинете, каждый раз дивный образ с кристально чистыми изумрудными глазами, изящными руками и очаровывающей улыбкой мешал сосредоточиться, анализировать и подмечать детали, нюансы, благодаря которым на протяжении нескольких лет он снискал в управлении внутренних дел непререкаемый авторитет.

— Бусько, как думаешь, если в родном городе Соловьева нет сведений о нем, как отыскать факты о его происхождении? — усилием воли Корнеев заставил себя работать.

— А кто может подтвердить, что Миасс — его родной город? Родителей нет, но есть тетка. Елена, кажется. Нелли же тебе о ней говорила.

— Да-да. Помню. Надо ехать, повидаться. А как ее-то найти?

— Что с тобой, капитан? По телефону. Нелли недавно заказывала междугородний разговор в кредит. Там и адрес узнаем.

— Конечно. Отправляйся в узел связи и выясни номер абонента. Завтра же двинусь на Урал, проветрюсь.

Поздним вечером следующего дня постучался капитан Корнеев в ветхий дом старого микрорайона Демидовка в Златоусте, что у самого восточного склона горы.

— Здравствуйте, тетка Елена, не знаю вашего отчества, — приложил руку к форменной фуражке минский командированный. — Капитан Корнеев.

— Васильевна я, с чем пожаловал, товарищ милиционер?

— С дороги я длинной, из Минска, самолет, автобус… Чаем не угостите?

— Из Минска? Что с Сашей? Нелли говорила, ой, проходите, конечно! — засуетилась женщина без определенного возраста.

В избе, пахнувшей русской печью и пирогами, было чисто и сумрачно, словно навеки поселился здесь прошлый век: с его вышитыми мелкой гладью розовыми цветочками, с зелеными листиками на занавесках, металлическими панцирными кроватями и высокими подушками с тюлевыми накидками. В одном углу на стене с оливковыми в полоску обоями висела большая черно-белая, похожая на свадебную, старинная фотография в деревянной рамочке, в другом — над обеденным столом икона в золоченом обрамлении, с узорчатыми красно-белыми полотенцами по бокам. А на дубовом массивном столе находилась накрытая салфеткой миска, очевидно, с пирогами.

— Одна живете? — присел к столу капитан Корнеев на предложенный хозяюшкой стул. В длинном песочном платье с множеством оборок и высоким воротником-стойкой Елена Васильевна скорее походила на графиню, нежели на провинциальную бабулю в платочке. Поседевшие волосы были гладко зачесаны и уложены сзади в некий искусственный черный цветок.

— С племянницей, она в другой комнате, не совсем здорова, — с томительным ожиданием объяснений о судьбе Саши скороговоркой проговорила тетка Лена и поставила перед нежданным гостем чашку с маленьким чайником. — Угощайтесь, чай травяной у нас, из местных лекарственных трав, и пироги пробуйте, пока не остыли.

— Давно здесь живете? — издалека начал капитан.

— Да, почитай, четверть века.

— Откуда родом?

— Из Сибири.

— Деревеньку эту, наверное, Демидовы основали, известные уральские предприниматели?

— Когда в Златоусте завод основали, они покупали повсюду крепостных и селили у склона. Так и назвали. Но сами помещики здесь не жили.

— Саша с вами жил? — вдруг перешел к делу Корнеев.

— Зачем? С матерью. Тут недалеко.

— Адрес не подскажите?

— Так ведь нет ее давно, царствие небесное. А барак снесли. Новостройка выросла на этом месте.

— А когда, говорите, Саша родился?

— Да почем мне знать. Не помню я… — смутилась тетка Лена, и глаза ее пугливо забегали, а потом и вовсе увлажнились. — Не родной он мне, приемный. Верочку спас от ирода одного. Но вы не подумайте, он — хороший, трудолюбивый, всего всегда сам добивается, невероятная воля у него к победе, упорство в достижении поставленной цели, к тому же необычайно богатая фантазия и смекалка. Не знаю, что он там натворил… Но мне, честное слово, как родной, — заговорила тетка Лена, сердцем чувствуя, что, давая волю слезам, она словно приоткрывает чужую тайну.

— С этим никто не спорит, башковитый.

— Скажите, в чем его обвиняют?

— В хищении социалистической собственности.

— Социалистической? Народной? Ничейной? Тьфу-ты… Оговорилась, простите. Не может быть! Он нам всегда помогает.

— С племянницей потолковать позволите?

— Попробуйте. Не знаю, получится ли.

Корнеев вошел в просторную комнату по скрипучему деревянному полу и сразу заметил инвалидное кресло рядом с массивной кроватью с высокими подушками у бордового ковра на стене. Девушка с длинными каштановыми волнистыми волосами, опираясь на палочку, стояла посреди спальни и с недоверием смотрела на капитана.

— Добрый вечер, Вера! Не бойтесь, я на минуту, зашел спросить про Александра Соловьева, не помните дату его рождения?

— Не слышит она, по губам иногда понимает. Вы напишите, — объяснила тетка Лена из коридора.

Корнеев послушно подошел поближе, достал блокнот, черканул имя и фамилию Соловьева и протянул Вере. Девушка так резко откинула голову назад, что пряди волос на мгновенье открыли шрам на лбу, задумчиво посмотрела то на Корнеева, то на тетку Лену и написала в ответ коротко: «Не знаю».

— Понятно, — ухмыльнулся капитан, заметив на книжной полке за стеклом фотографию со знакомым изображением.

Подошел, взял в руки, вглядываясь. На снимке юному Соловьеву было лет 20, не больше, Корнеев перевернул карточку и прочитал: Вере от Гриши на долгую память.

— Вижу, вы не сильно готовы на откровения, что ж, чужая душа — потемки. И на том спасибо! — распрощался Корнеев с Верой и теткой Леной, подумав, что недостающую информацию добудет в органах внутренних дел города.

Рано утром Корнеев прямиком из двухэтажной провинциальной гостиницы отправился в местный отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности.

— Товарищ капитан, вы сами к нам? Зачем? — радушно встретил командированного после предъявленного служебного удостоверения начальник отдела Хабаров.

— Знаете поговорку, лучше один раз увидеть, — пошутил Корнеев.

— Мы вам вчера ответ отправили, по пальчикам-то совпадение получилось, — выпалил с ходу коллега. — Извините, что долго, работы много было, рейды, проверки, правда, пальчики в базе в архиве не по нашему отделу, по убойному.

— С этого места поподробнее.

— Пальчики принадлежат ранее судимому Григорию Федорову по кличке Федор. Он много лет числится в розыске за покушение на убийство. Сейчас дело принесут, почитаете.

— Вот это поворот! — удивился Корнеев.

Несколько минут спустя капитан ОБХСС углубился в архивное дело о разбойном нападении на девушку по имени Вера, с которой сыщик познакомился накануне вечером. Внимательно изучив материалы дела, приговор суда, по которому не признавший вины Федоров был осужден на пять лет колонии строгого режима, а через несколько лет освобожден условно-досрочно по амнистии, Корнеев принялся рассуждать логически:

— Вас ничего в этом деле не смущает, товарищ майор? — поинтересовался дотошный капитан у Хабарова.

— А что?

— С какой стати Федоров, отсидев