потрепанный библиотечный журнал «Знание — Сила», благодаря которому многих советских граждан прозвали Кулибиными. «Говорят, что когда Станислав Лемм увидел под микроскопом, как движется протоплазма слизевого гриба, он воскликнул, что это и есть его „Солярис“. Знаменитый фантаст наблюдал плазмодий…» Что такое плазмодий, широкоплечий боксер не имел ни малейшего представления, ему просто представилось безграничное космическое пространство, в котором он в круглом серебристом скафандре машет рукой всем оставшимся землянам. Чтение зацепило, затянуло, пока, не обращая внимания на пустые разговоры подследственных сокамерников, закрыв глаза, он не стал вспоминать…

«Солярис»… Миновало уже восемнадцать лет с тех пор, когда Федоров зимним вечером на берегу ледяного городского озера возбужденно рассказывал Вере в первый вечер знакомства о самом любимом романе. Как много воды утекло, что стало с тем юным мальчишкой, увлеченным космосом? Как несправедливо сложилась судьба Веры…

Расставшись с Верой, славными теткой Леной и Николаем, спасаясь бегством от уголовного преследования, какое-то время Федоров, надвинув шарф по самый нос, ехал по шоссе в холодном, дребезжащем ГАЗ-69, пугаясь и шарахаясь от редких проезжающих мимо машин, на всякий пожарный глядя в сторону густого леса, готовый в любой момент в нем скрыться. Долгие километры при свете мрачного дня ему казалось, что за ним определенно гонятся, его ищут, и все же с наступлением темноты парень потихоньку осмелел. Въезжая на очередную горку газик пыжился, тарахтел и неожиданно заглох, поскольку едва пахнущий ранней весной воздух к вечеру был еще слишком морозным.

— Видать, солярка застыла, — обреченно вздохнул молодой белобрысый шофер, нехотя открывая студеный капот, — говорил же: чего ехать на ночь глядя.

— И что теперь? Как звать-то тебя? — спрыгнул с подножки Гришка, которого отныне надо бы уже звать Сашей.

— Василием. Выбирай: замерзнуть или стать ужином для голодного волка?

— Меня не устраивает ни то, ни другое, — пережитые испытания воспитали в Федорове выдержку и самообладание. — В фильтре, скорей всего, соляру прихватило или образовалась парафиновая пробка на сетке топливного насоса. Давай толкать!

— Автослесарь, что ли?

— Нет, читал. Керосин есть? — оба парня навалились грудью и с трудом помогли замерзшей старой колымаге оказаться на горке.

— Откуда?

— Тогда кипяток…

— И где его взять?

— Вода?

— Есть в канистре.

— Нормально. Разжигаем костер. Спички доставай!

Во тьме на ощупь наломав веток с черных сосенок, Соловьев мастерски разжег костер, вскипятил воду, плотно обмотал тряпкой фильтр и медленно полил его горячей водой, после чего несколько раз прокачал.

— Заводи!

— Ну ты, парень, молодец! — Василий уже готов был лезть на дерево, чтобы спасаться от дикого зверя, а помощь пришла от случайного попутчика. — Если бы не ты, я бы точно…

— Братец, при любых обстоятельствах, в самых трудных моментах нельзя терять присутствие духа! Саша! — протянул замерзшую руку Василию, представившись. — В Челябинске кто живет с тобой?

— Мать с отцом.

— Отлично. Кто у нас отец?

— В институте заведует кафедрой истории.

— Переночевать пустишь?

— О чем разговор, конечно!

У мрачного парадного подъезда пятиэтажного дома, освещенного единственным фонарным столбом, куда попутчики добрались глубоко за полночь, столпились угрюмые соседи и случайные зеваки.

— Что это за демонстрация? Как будто что-то случилось.

В подтверждение слов Василия во двор въехали одна за другой милицейский уазик и машина скорой помощи.

— Граждане, расходитесь! — первым из автомобиля вышел человек при погонах. — Всем спать пора, не мешайте работать!

— Случилось-то что? — спросил Василий у толпы зевак.

— Человека убили, — проникновенно, с придыханием прошептала женщина в пуховом платке, стоявшая у подъезда ближе других. — О, Господи, Вася, сразу не признала в темноте, проходите, вас пропустят, — пролепетала она, узнав в парне сына убитого.

— Скорая для матери? — успел спросить побледневший Василий.

— Да, упала без чувств, — был ответ милиционера.

Соловьев ловко протиснулся вместе с Василием в подъезд через ограждение и спины криминалистов и следователей, сразу заметив на полу под лестничным пролетом, лежащего в неестественной позе человека, и тут же вышел. Выражение лица погибшего застыло перед глазами, будто кинопленка на стоп-кадре: заострившийся подбородок, стеклянный взгляд и запекшаяся струя крови в уголке рта. Он отчетливо помнил такую же картину, пытаясь изо дня в день стереть из памяти то, что случилось в доме прокурора Ледогорова.

— Честное слово, не верю я в самоубийство! Кто-то, видимо, помог бедняге упасть с третьего этажа, — шептались за его спиной зеваки.

— Наверняка… Говорят, он курировал строительство нового корпуса института, мог поймать подрядчиков на каком-то шахер-махере…

— Не верю! Самоубийство, точно вам говорю.

— А я уверена, что это месть. Слышала, что он давеча, играючи, раскидал их в уличной драке. И один местный вор в законе проиграл его в карты, — все тише доносились обывательские версии убийства из уст сердобольных зевак. А Соловьев, сохраняя хладнокровие, спешил убраться восвояси, дабы не навлечь на себя лишних подозрений и проверку документов, в подлинности которых у него пока не было возможности убедиться. Саше еще предстояло научиться действовать взвешенно и разумно в сложных жизненных ситуациях, по крайней мере не шарахаться от каждого блюстителя порядка. Поначалу медленно, а потом все быстрее он уносил ноги из темного двора, из которого так и веяло трагедией, добежал до перекрестка, повернул направо и остановился около городского парка.

Мартовская ночь на изогнутой скамейке была не слишком теплой, если не сказать больше, и все же сил двигаться дальше не было.

— Молодой человек, ваши документы! — Саша проснулся от того, что кто-то дергает его за плечо, — что вы здесь делаете?

— Не понял…

— Документы!

Замерзшей рукой он извлек из нагрудного кармана кошелек, проверил, не украдено ли содержимое, ибо не помнил даже, как заснул, и протянул паспорт.

Милиционер сверил с фотографией его заспанную физиономию, пролистал страницы до прописки со словами:

— Что же Соловьев Александр из города Миасса ночует в парке?

— Автобус сломался, до вокзала не доехал. Вот и решил до утра подождать, — сдерживая волнение и растягивая в зевоте слова, соврал Соловьев. — Не подбросите? Моя милиция меня бережет? — нашелся новоявленный житель Миасса, памятуя о том, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

— Давай, а то отморозишь что-нибудь, потом жаловаться станешь.

Впервые в жизни Соловьев, добившись чего-то путного от правоохранителей, оказался у билетных касс железнодорожного вокзала. Глядя на расписание поездов, парень раздумывал, куда же теперь податься, пока не решил брать билет на ближайший скорый поезд дальнего следования.

— До Минска один плацкартный, пожалуйста! — с решимостью выдохнул Соловьев, протягивая купюры.

— На какое число? — зевнула в ответ кассирша.

— На ближайшее…

— Через три часа подойдет?

— Конечно!

— Есть только боковая верхняя полка, брать будете?

— А сколько ехать?

— Практически трое суток.

— Давайте!

Через три часа Саша с легкостью