– Вы должны дать им шанс ограничить количество людей в их мире – и они успокоятся, – привычно перевёл для Маргоши Святогорский. – То есть не буквально: «Всего лишь немного тепла, узкий круг общения. Только то, что нужно им самим». Святая заповедь матери аутиста.

– Да выучила я уже английский! – рявкнула Маргарита Андреевна. – «И грядущий в мир будет оттаивать!»

– Туда тоже можно! – язвительно заметил старый анестезиолог-реаниматолог. – Хотя точнее будет: дать им возможность ограничить число людей, бредущих в их мир, – и они отогреются.

– Так, переводчики-любители, тихо, ша! – рявкнул Ельский. – К сожалению, штиль, вызванный естественным успокоением гормональных бурь, долго не продлился. Лариса с сыном вернулись домой. Муж был слишком занят растущим бизнесом. И хотя за всё исправно башлял – на Ларису и сына у него времени не было. И женщина продолжила сходить с ума. И снова всю свою нерастраченную остервенелость перебросила на сына. Кроме детских площадок стала таскать его по разнообразным «школам» и «целителям». Тратила мужнины бабки – благо они были – на несусветную чушь, которую щедро толкают таким мамашам добрые бессовестные люди. У меня есть знакомая лошадиная тренерша, так она говорит: «Если матери больного ребёнка сказать, что ему помогут сырые мозги соседей, то за последствия я не ручаюсь». И всегда находятся люди – причём в огромных количествах! – наживающиеся на чужом несчастье. Они будут продавать за бешеные тысячи «чудодейственное» одеяло из головного волоса тибетской чудо-крысы, на поверку оказывающееся обыкновенным одеялом стоимостью в три копейки. Будут рекламировать приложение к мощам святого дельфина – и поток жаждущих сдать им деньги не иссякнет. Но я не об этом. Не то не остановлюсь… Лариса в блоге начинает писать и о жестокосердном муже, который, признаться, уже падает с ног, но не устаёт за всё исправно платить. Сына наша ненормальная возвела чуть не в ранг Христа, призванного претерпеть за весь род человеческий. И вот не так давно впала уже и вовсе в то, что психиатр мог бы назвать «сверхценной идеей» – и не ошибся бы. Каждый месяц ей кажется, что она беременна. И должна сделать аборт. Потому что нормальные дети – ненормальны. Нормальные дети – плебс, уроды, слуги «звёздных» детей. Она провозглашает, что отныне нормальны только «особенные» дети. Муж нанимает несколько нянек. Которым даёт основное указание: беречь сынишку от матери. Но иногда Ларисе удаётся выкрасть дитя из-под опеки. И она тащится с Алёшкой куда-нибудь. На детскую площадку. В многолюдный супермаркет. В развлекательно-торговый комплекс. В парикмахерскую. Ещё куда – не важно, лишь бы народу побольше и мизансцена понадрывней. А с тех пор как «беременна» – и в женскую консультацию. Я мужику посоветовал поместить его бабу в хорошую частную заграничную лечебницу. Где бы её отрицание аккуратно перевели в смирение. Да и сына желательно пристроить в интернат куда-нибудь в район Калифорнии. Там совершенно чудесные спецзаведения для таких детей и взрослых. Правда, дорого. Но он уже может себе позволить. У меня есть приятельница в Штатах. У неё как раз всё нормально со смирением. И с мозгами. Но когда её дочери исполнилось восемнадцать лет – она наконец сдалась и поместила обожаемое чадо в подобный пансион. Потому что стала её опасаться. Дочурка чуть не убила мать в один из припадков, вызванных птичкой, залетевшей в окно. Тётка после так и сказала: «Я просто-напросто её боюсь».

Владимир Сергеевич замолчал. Все были какие-то слишком трезвые. И не очень весёлые. Если не сказать: «очень невесёлые».

– Так что же всё-таки с этим делать?! – воскликнула Настенька Разова, не выдержав. – Как же объяснить им? Как же…

– А ничего! И – никак! – ответил Владимир Сергеевич. – Для того и существует наше Общество анонимных врачей. Потому что нам самим ничего, кроме смирения, не остаётся.

– Для смирения с подменой понятий, – уточнил Святогорский. – Что мы можем сделать для тех, кто ничего не хочет сделать с собой? Что мы можем сделать для больных, если и здоровые ничего не хотят делать для себя? Не правда ли, Анастасия Евгеньевна? У нас для тебя маленький сувенир. В честь вступления в нашу ложу.

Святогорский порылся в своей вечной сумке с надписью «USSR» и достал из её недр белую хлопковую футболку. Развернул. На ней было написано: «Не подменяй понятия!» Футболка была размера на два меньше, чем требовалось Насте.

– В следующий раз будешь допущена на заседание Общества анонимных врачей, когда влезешь в эту маечку! – заявил Аркадий Петрович. – Если твой мозг имеет проблемы с обработкой информации – я могу дополнительно расшифровать.

Настя Разова лишь замотала головой, зайдясь в отрицании.

Через неделю она сняла квартиру. И купила абонемент в фитнес-клуб. И села на строгую диету. И ни разу за последующий месяц не пропустила занятия и не сорвалась на «пожрать». Что правда, ей никак не удавалось начать нестандартный, живой учебник по врачебной этике и деонтологии. Как только она садилась за его написание, дальше «оставайтесь спокойным и собранным» не шло. Удивительно! Тыдыбыр некогда была тысячником в ЖЖ, да и нынче аудитория в социальных сетях у неё была приличная. Но вот эти слова: «учебник», «пособие», «руководство» как будто колпаком накрывали её живую трепетную душу и неплохо соображавшие извилины. Но Настенька пообещала своему изрядно постройневшему отражению в зеркале, что она изменит отношение к этим словам и сумеет написать отменное, замечательное, превосходное… эээ… творение – да, творение! – по врачебной этике и деонтологии. Когда-нибудь. Когда будет известной. И будет заведовать кафедрой – непременно. И станет главным врачом. Или даже министром здравоохранения. Когда-нибудь, когда Настенька Разова перестанет мечтать и влюбляться. И подменит глупые мечты и дурацкие влюблённости реальностью рациональной разумной жизни…

То есть – никогда!

Татьяна Георгиевна Мальцева припарковалась, вышла из машины, пикнула брелоком – и энергично двинулась в сторону приёмного покоя.

– Здравствуйте! – автоматически поприветствовала она акушерку приёма, вскочившую со стула и вытянувшуюся во фрунт. Затем прошла через смотровую обсервации, по коридору мимо родильно-операционного обсервационного блока, подошла к дверям кабинета заведующей, достала из сумочки ключи и…

И поняла, что это уже давно не её кабинет. Все эти кренделя, занавесочки и диванчики, устроенные тут Марго[41], сейчас принадлежат Засоскиной. Мальцева забрала только свой постер[42], некогда подаренный ей покойным мужем.

– Оксана Анатольевна на пятом! – подобострастно изогнулась санитарка.