как вдруг услышала стук в дверь. — Входите, — прыгнула обратно на постель.

— Элиза, — зашла в комнату наряженная «мама». — Субботнее солнечное утро, — глянула в окно, — так вот: почему бы не составить мне компанию и не попробовать себя в шахматах? — улыбнулась девушке.

— Почему бы и нет? — с радостью ответила Элиза и добавила: — Вы случаем не знаете, где мои вещи, с которыми меня забрали сюда?

— Нет, — с полной уверенностью сказала женщина. — Зачем они тебе?

— Там есть то, с чем я не мог проститься, — ответила девушка. — И мне жаль, — расстроено посмотрела в сторону.

— Если ты начинаешь новую жизнь, то с прошлым всё же стоит проститься, Элиза, — сложив руки впереди себя, сказала «мама». — Я буду ждать тебя внизу, но можешь не торопиться: Мона обещала испечь нам свои фирменные булочки для прогулки в город.

— Хорошо, — ответила Элиза, и в ответ женщина вышла, громко стукнув дверью.

Но разве утро было по-настоящему солнечным? Создавалось впечатление, будто это было затишье перед бурей, а те самые жёлтые лучи, прокатывающиеся вдоль комнаты, ни что иное, как подстроенный мираж для игры в шахматы.

Вся та придуманная Симоном жизнь и подкреплённая ожиданиями девушки, теперь казалась Элизе одной сплошной ложью. Сколько бы лет не проходило и слов не было ей сказано, ей хотелось доказать самой себе, что всё то враньё, выпущенное из её рта, помогает людям и ей самой справляться с болью. Кто-то спрашивал её о том, как она борется с потерями близких людей, но та отмалчивалась или вовсе говорила, что ничего, кроме сожаления, не чувствует.

И те вещи, чью необходимость она не могла себе объяснить, наводили её на мысль, что «новая жизнь», как бы её не представляла «мама», никак не должна прощаться с прошлой, а лишь быть вытекающей и с моментами ностальгии о том, как раньше было хорошо, но ведь «завтра будет лучше».

Зато запах пирожков напоминал её дом и удивлял отсутствием, как ночью выяснилось, аромата того самого барного арманьяка. Элиза, одевшись не в самую стильную одежду вышла из комнаты и, прослеживая нотки духмяного ощущения беззаботной старости, спускалась вниз по лестнице.

— Элиза, — крикнул Симон, — не расстраивайся, но меня снова не будет, — улыбнулся.

— Я не расстроена, — спустившись с крайней ступеньки, ответила она, — только рада тому, что ты занят чем-то, — подбежала близко и, на удивление, крепко обняла, прокладывая путь к карманам.

— Я польщён, — сжал её тело, но тут же почувствовал то, как Элиза резко от него отстранилась.

— Тебе пора, — с радостью сказала Элиза в ответ на смущённое лицо парня и вприпрыжку побежала на кухню, ориентируясь на запах мучного.

— Хорошего дня! — крикнул «брат» ей в след.

— Точно! — ответила девушка.

— Попрощалась с Симоном? — спросила красящая своё лицо мама, сидящая в столовой перед кухней.

— Да, — ответила Элиза.

— Тогда время переодеться, — отложила косметику в сторону и, взяв «дочь» за руку, потащила в гардероб.

Полный одеждой, которую Элиза видела лишь в журналах, обувью, пялящую на неё в очереди в магазинах, аксессуаров, которые она замечала лишь на полках дорогих магазинов, восхищал Элизу.

— Я и не знала, — с улыбкой до ушей разглядывала вещи она.

— И не узнала бы, — провела рукой по спине «дочери» женщина и подошла к вешалкам с платьями.

— Откуда столько всего? — спросила девушка.

— Так скажем: со всего света, — выбрала белое. — Но пойдёшь ты в моём любимом, — показала его Элизе.

— У меня никогда такого не было, — сказала она, пощупывая ткань.

Платье, которое девушка надела бы только на праздники, сияло своей жемчужной текстурой и, прикрывая всё тело, выделяло все его достоинства. Надев его, Элиза приобрела новый окрас: тёмные пряди волос перестали казаться несуразными, все следи от подростковых прыщей казались со стороны веснушками, большие карие глаза были наливными яблоками, а кривой нос украшал девушку и указывал на её всю ту же аристократичность.

— Оно волшебное, — прошептала себе под нос Элиза.

— Сразу видно, — посмотрела из-за её спины, — моя девочка, — погладила по плечу. — Но нам пора.

— Мона закончила с выпечкой? — спросила девушка.

— Думаю, да, — ответила «мама» и пошла в направлении кухни. — Пойду заберу — и мы выдвинемся.

— Я сама, — остановила за руку, — хочу показать ей платье.

— Хорошо, — с определённым недовольством ответила «мама».

Выбежав из гардеробной в своём «волшебном» платье, Элиза мигом очутилась на одной кухне с замученной служанкой, носившейся из одного конца комнаты в другой.

— Готово? — спросила она, переступив порог и прикрыв за собой дверь.

— Готово, — ответила Мона, скидывая капли пота со лба.

— Посмотри! — вскрикнула Элиза, покружившись вокруг себя. — У меня никогда не было платьев — и теперь оно моё, — улыбнулась во все двадцать восемь зубов.

— Передумала оставаться? — настороженно спросила служанка, перекидывая булочки в корзинку.

— О чём ты? — уголки губ опустились вниз.

— Я устала, Элиза, — опустила голову. — Бегаю здесь с самого утра, — стала говорить тихо, — чтобы сделать всё незаметно.

— Но теперь этому всему пришёл конец, — подошла ближе, подбадривая подругу.

— Я желаю этого, — сказала Мона, передав Элизе таблетки. — Это адсорбенты — прими их на всякий случай, — убрала платок с булочек, лежавших в корзинке. — Те, что в красной бумаге — тебе, те, что в жёлтой — «маме».

— Хорошо, — ответила девушка, достав из кармана ключи. — Симон хранил эту связку у себя в кармане брюк.

— Элиза! — прокричала шёпотом. — Это прекрасно, — положила себе в фартук.

— Почему так долго? — резко и со всей строгостью открыла дверь женщина.

— Мона закончила, — сказала Элиза, повернувшись к женщине, пока та допытливо смотрела на служанку.

— Да, хозяйка, — сказала она, став у раковины и вымывая противень.

— Выходим, Элиза, — забрала корзинку с мучными сладостями и, крепко взяв её за руку, повела на улицу. — Лукас! — позвала собаку, уже спускающуюся по лестнице вниз. — Пойдём, малыш, — сказала она большому псу.

Лучи октябрьского солнца ослепили девушку, бывавшую на улице в последний раз около двух дней назад. Она наконец увидела и то самое море, чей отблеск видела лишь со второго этажа особняка, и тех самых чаек, чьи крики постоянно слышала в комнате, и тот самый виноградный сад, чью историю не уместить в голове.

— Я так давно не была здесь, — раззявив рот, сказала Элиза. — Я хочу бывать здесь чаще.

— Посмотрим, — женщина, не отпуская руку девушки, вела её в город.

— Больно, — оттянула её с воплем Элиза, остановившись посреди дороги, а с ней застыл на месте и обеспокоенный пёс.

— Не бузи, — покрутила указательным пальцем вокруг лица Элизы, — а то вовсе пойдём домой.

— Не бузю я, — недовольно сказала девушка, — но можно быть нежнее с собственной дочерью.

— Пошли, — «мама» схватила