Иногда, слова могу ударить больнее, чем настоящий хлыст. И в тот раз, тогда в ресторане, это были именно те слова, которые ударили больнее. Не меня.

Его.

– Но ты сможешь ударить в случае необходимости? – получила ответ, который меньше всего ожидала услышать. Он как будто знал, зачем я здесь. Как будто читал мои мысли! – Сможешь, Ника?

Что-то… какие-то неведомые силы заставили меня сказать следующее, хотя я до сих пор не верю, что это вырвалось из моего рта:

– Смогу! – ответила, резко вернувшись к его глазам. – Но, сначала я постараюсь разобраться в том, нет ли иного выхода. Или… заслуживает ли тот человек того удара.

– А деньги? – жестко усмехнулся человек со шрамом.

– Что деньги?

– Деньги могут заставить тебя не задумываться о том, заслуживает ли человек удара? Ударишь ли ты, не раздумывая? За деньги. Ни-ка.

– Нет, – ответила и ничего не пояснила.

Здесь нечего пояснять. Я никогда и никого не ударю за деньги. Просто ради выгоды. Я и сейчас отчаянно борюсь с желанием… потерять свой телефон.

Секунду он смотрел на меня, а после заговорил. Его спокойная интонация должна была сказать мне о том, что эти слова для него ничего не значат. Но на самом деле, как и в истории с шрамом, они значили слишком многое.

– Ты права. Я знаю о тебе достаточно. Но далеко не все, – говорил, не отводя от меня взгляд. – Так случилось, что я тоже хочу знать больше, но понимаю… Что в данной ситуации, я тебе должен. Поэтому расскажу больше, чем следовало бы. Ты готова слушать?

Последний вопрос вошел в мое сознание, подобно тупой стреле, больно, тяжело, разрывая ткани и потянув оборванные края за собой. Я была готова слушать. Как никогда и никого. По той простой причине, что в последние дни мысли об этом человеке… стали моей жизнью.

– Да, – ответила, задержав воздух в легких.

Он поймал мой ответ и принял его, чуть прикрыв веки и вновь вернув их на место. Не спеша заговорил.

– Тридцать четыре года назад на свет появился мальчик. Назвали его по маминой просьбе непростым скандинавским именем – Сигурд, – человек со шрамом сделал незначительную паузу. – Мальчик, по желанию папы политика отправился в частную, элитную школу. Жили они как все. Папа работал, мама развлекалась, а мальчик учился. Пока в девяносто шестом году, когда мальчику исполнилось двенадцать, его папу не убили. Ты слушаешь меня, Ника?

Его глаза стали еще чернее, но разве такое возможно?

– Да.

– И с этого момента, – он еще немного наклонился ко мне, – моя жизнь стала похожа на твою.

Не дернулась, когда его ладонь тяжело легла на мою руку.

– С той только разницей, Ника… что я бы никогда не пошел на жертвы ради человека, которого не знаю. И это не говорит о моей жестокости. Это называется – благоразумие. Выбирая, за кого и за что отдавать свою жизнь… на чью сторону встать, прежде, мы должны не только хорошенько подумать, но и узнать все о том, кого намереваемся спасать. И ни в коем случае не закрывать глаза на очевидные факты.

Его пальцы скользнули чуть дальше по моей руке, которая в ладони Сигурда показалась мне тоненькой тростинкой.

– Человек, преследующий меркантильные цели, никогда не сможет быть искренним. Не сможет раскрыться, Ника. Не сможет доверить тебе больше, чем хотел бы.

Человек со шрамом произносил все это настолько осторожно, словно в эту секунду ступал по очень тонкому льду. Не думаю, что он реально верил в то, что я пойму его. Однако, я поняла. Он на самом деле сказал больше, чем хотел бы. И сделал.

Он сказал – не закрывать глаза на очевидные факты, а в моей голове мгновенно начала перелистываться целая галерея из фактов. Фактов встречи с ним.

Первый раз в клубе. Хлыст. Он был в ярости, но не просто так. Это очевидно! Ведь вместе с деньгами, он положил передо мной кольцо. Человек, который постоянно ходит по таким местам – не будет швыряться обручальными кольцами. Этот приход что-то значил для него. Это было расставание. И он никак не мог знать ни о моем дне рождении, ни о том, что я в клубе была в первый раз.

Это очевидно.

На следующий же день он нашел меня. Напряжение между нами – очевидно. Он хотел получить вторую встречу и… получив ее, ничего со мной не сделал. Осыпал деньгами. А потом выкупил. Выкупил, как будто не видел иного выхода. Выкупил в тот самый момент, когда я получила непрозрачный намек на то, что мой босс планирует воспользоваться мной, как проституткой.

Это очевидно.

В отличие от поступка моего «доброго» бывшего начальника, не стал жульничать, а заставил меня вернуться к учебе. Заставил. Проник в мой дом, но не стал делать ничего, что могло бы хоть как-то навредить мне. Более того, выставил охрану.

И. Не. Трогал.

Пока я сама не захотела этого. Осыпал цветами.

Сорвался, когда мы вновь оказались наедине. Но… не сделал ровным счетом ничего, с чем бы я ни была согласна. И даже разозлившись, подпустил ближе. Выгнал только потому… что я пожалела его после того, как он подпустил меня ближе. И на утро осыпал извинениями. А сегодня появился, стоило только попросить.

Это очевидно.

Но и это еще не все. Меня к нему тянет. С невероятной силой, минуя страх и неизвестность – вот, что на самом деле очевидно!

Еще не додумав эту мысль до конца, моя рука высвободилась из его ладони и скользнула под стол. Туда, где на коленях лежал мой телефон. Через мгновение я положила аппарат на стол и, нажав на кнопку, показала пальцем на тот самый неприметный значок, на который должна была нажать по велению Михайлова. Нажать, чтобы начать запись наших разговоров и передвижений. Но я прекрасно понимаю, что эта дрянь и без нажатия, скорее всего, все записывает.

Он даже не посмотрел в ту сторону. Как будто знал и именно этого добивался от меня. Он знал!!! Знал, что я подписала против него…

Как будто знал все, потому что вслед за моим поступком – подхватил мои пальцы и поднес их к своим губам. Лишь на мгновение коснулся моей кожи и сразу отпустил. Но этим сказал все.

Си-гурд… Сигурд.

Думала, он заберет телефон, разобьет его, утопит в стакане. Но он пододвинул аппарат обратно к его хозяйке и, подав мне свою ладонь, поднялся с места, приглашая тем самым ни от чего не отказываться, а всего лишь последовать за собой.

С момента… как сделала первый шаг за ним – больше уже не боялась. Он перестал быть человеком со шрамом.

Он стал Сигурдом.

…Х-х-х-х-хлы-ы-ы-ы-ыст-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т…

…Х-х-х-х-хлы-ы-ы-ы-ыст-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т…

…Х-х-х-х-хлы-ы-ы-ы-ыст-т-т-т-т-т-т-т-т-т-т!!!

Ясно почувствовала под собой красные, шелковые простыни. Есть в этом какое-то особенное удовольствие, касаться обнаженной кожей дорогого шелка. И в то же время осознавать свою абсолютную наготу…