— Да, — ответила она приятным голосом. — Как раз одна и есть.

— Можем мы взглянуть на нее, если не возражаете?

— Конечно. Входите.

Комната находилась в задней части дома, рядом с кухней. В ней стояли две широкие кровати и комод с зеркалом, а на полу лежал старый ковер. Единственным источником света была лампа без абажура. Чтобы попасть сюда, надо было миновать гостиную и две другие спальни. Джек насчитал в доме одиннадцать человек: семерых взрослых и четверых детей. Кубинка объяснила, что для туристов самым большим преимуществом casa particular, как и самым большим его недостатком, была возможность пожить вместе с кубинской семьей.

— Мы снимем ее, — заявила София.

— Что? — не понял Джек.

София перешла на английский, чтобы ее понимал только он.

— Если вы будете себя хорошо вести, я позволю вам сдвинуть кровати. Но не рассчитывайте ни на что.

Он сообразил, что она шутит.

— Я всего лишь проявил вежливость, когда спросил, не можем ли мы взглянуть на комнату. Вообще-то я не собирался здесь останавливаться.

— Вы хотите отдать свои деньги этой милой семье или предпочитаете вернуться обратно в отель «Насьональ»?

— А вы действительно ничего не имеете против?

— Когда я училась на юридическом факультете, то снимала комнату вместе с одним парнем. И ничего не случилось, хотя он был симпатичнее вас.

Джек не понял, что это было — комплимент или оскорбление, но не придал этому никакого значения.

— Отлично. Если вы не возражаете, то мы остаемся. — Он посмотрел на женщину и произнес по-испански: — Мы берем ее.

Та улыбнулась и повела их на кухню. Они уселись за стол, и она записала их фамилии и номера паспортов. И, разумеется, предложила поесть. Джек решил, что у кубинцев это в генах — предлагать гостю поесть, даже если есть было нечего. Они с Софией отказались от еды, но согласились выпить кофе. Он был горячим и крепким, и запах жареных зерен напомнил Джеку кухню Abuela. Он допивал свою чашечку, когда решил, что настало время предъявить фотографию.

Джек выложил ее на стол.

— Вы случайно не знаете женщину по имени Селия Мендес? — спросил он.

Женщина опустила чашку на стол. На губах у нее появилась улыбка.

— Вы знакомы с Селией?

— Нет. Ее знала моя мать.

— Только не говорите, что вашей матерью была Ана, — сказала женщина.

Сердце гулко забилось у Джека в груди. «Она знала!»

— Да. Ана Мария Фуэнтес.

Женщина всмотрелась в лицо Джека, потом перевела взгляд на фотографию. Она поднесла руку ко рту, как будто внезапно осознав, сколько на самом деле прошло лет.

— Теперь я вижу. Вы очень похожи на свою красавицу-мать. Они с Селией были лучшими, самыми лучшими подругами. У нее чуть не разорвалось сердце, когда она узнала, что Ана умерла. Какая досада. — Она вздрогнула всем телом, пораженная, очевидно, собственной бесчувственностью. — Простите меня. Конечно, я скорблю вместе с вами о вашей утрате.

— Благодарю вас. Вы знали мою мать?

— Немного. Мне было всего семь — нет, восемь — лет, когда Ана отправилась в Америку. Селия была моей старшей сестрой.

И снова у него участился пульс.

— Где я могу найти Селию?

Она дважды моргнула, потом опустила глаза.

— Селия мертва.

У Джека упало сердце, и непроизвольно вырвался возглас «О!».

— Она умерла в прошлом марте. Это случилось внезапно. Сердечный приступ.

— Мне очень жаль. Я понимаю, что вам, может быть, трудно говорить о ней, но если вы что-либо помните о Селии и моей матери, я бы с радостью вас выслушал.

— Кое-что у меня имеется, да. Но сейчас мне уже трудно разобраться в том, что я помню сама, а что рассказывала мне Селия, если вы понимаете разницу.

— Да, понимаю. Расскажите мне все, что знаете, больше мне ничего не нужно.

Казалось, печаль исчезла без следа. Женщина воспрянула духом и оживилась, вспоминая о Селии, когда та была совсем молоденькой.

— Селия и Ана были неразлучны, — заметила она с ностальгической улыбкой. — Они все делали вместе. Именно Селия познакомила вашу мать с ее первым парнем.

— Вы помните, как его звали?

— Нет, не помню. Но матери Аны — вашей бабушке — он ничуточки не нравился. Ей не нравилась и Селия. Главным образом потому, что именно Селия познакомила этого юношу с ее дочерью.

— А что с ним было не так?

— Ничего, насколько мне известно.

— Тогда почему моя бабушка была так настроена против него?

Женщина поморщилась.

— Ваша бабушка никогда не говорила вам о парне Аны, не так ли?

— Нет. Расскажите вы.

— Вы уверены, что хотите знать все?

— Да. Поверьте, я бы не приехал сюда, если бы не был уверен.

Она глубоко вздохнула, потом сказала:

— Ваша мать забеременела.

Джек похолодел.

Женщина кивнула на фотографию и добавила:

— Скорее всего, на этом снимке она с ребенком. Ей было всего семнадцать, когда это случилось.

— Вы уверены? — спросил Джек.

— О да. Здесь я не ошибаюсь. Мы говорим о том, что случилось более сорока лет назад. Девочка-подросток, беременная? Для Бехукаля это был настоящий скандал. Я помню не все, что происходило, когда мне было восемь лет. Но уж это помню точно.

— Она… — Джек заколебался, боясь задать вопрос. — Моя мать родила ребенка?

— Я не уверена, что помню все в точности. Помню только, что слышала, будто она беременна. Я слышала, как люди говорили об этом. Это случилось, конечно, не на следующий день, но очень скоро Ана Мария отправилась в Майами.

— Она была беременна, когда уезжала?

— Я не знаю. Правда, не знаю.

Несколько минут они сидели молча, Джек разглядывал свою пустую чашку. Женщина поднялась из-за стола, словно почувствовав, что Джеку необходимо побыть одному.

— Простите меня, но я должна взглянуть на внука, — сказала она и вышла из комнаты.

София сидела рядом, и наконец он поднял на нее глаза. Она уже готова была что-то сказать, но вместо этого улыбнулась ему слабой, но печальной и ободряющей улыбкой, похлопала его по руке и оставила за столом одного.

Свет с улицы проникал в их спальню через филенчатые жалюзи, отбрасывая полосатые тени на двуспальные кровати. Джеку досталась ближняя к двери кровать, а София устроилась у окна. В комнате не было часов, но Джек знал, что уже поздно. Он не мог сомкнуть глаз, не говоря уже о том, чтобы заснуть.