— Нет, конечно.

— Тогда выкладывайте. Что вам нужно?

Полковник подался к нему, прищурив глаза.

— После того как капитана Пинтадо застрелили, мы слышали выступление вашей клиентки в радиопередаче, транслировавшейся из Гуантанамо. Она была достаточно откровенна, заявив, что ее супруга убили оттого, что он много знал. Что-то о том, что происходит на базе, и ваше правительство не желает, чтобы об этом узнал остальной мир.

— Такова была ее позиция с самого начала.

— Тогда я открою свои карты, — заявил полковник. — Мы хотим знать, какой секрет стал известен капитану Пинтадо.

— Я не могу обещать, что открою вам нечто подобное.

— Почему нет?

— По многим причинам. Самая главная: я не намерен с вами торговаться и заключать сделки. Свидетельские показания кубинского солдата в суде создадут массу проблем и вызовут сомнения в их надежности и достоверности. Добавьте к этому незаконную сделку — в чем она бы ни заключалась, — и эти проблемы станут неразрешимыми.

— Никто не говорит о том, что наше с вами соглашение непременно должно стать достоянием общественности.

— Вам легко так говорить, полковник. Не вы рискуете своей адвокатской лицензией.

— Итак, это ваше окончательное решение? Никакой сделки?

— Я готов выставить вашего солдата в качестве свидетеля. Но не намерен предлагать вам за его свидетельские показания какую бы то ни было компенсацию.

— Возможно, ваша клиентка будет другого мнения, после того как узнает содержание этих показаний.

Джек заколебался, а потом все-таки задал вопрос:

— Что он скажет?

Полковник водрузил локти на стол. Его темные глаза блестели в свете флуоресцентных ламп.

— В общих чертах он покажет следующее. В утро смерти капитана Пинтадо он видел, как ваша клиентка отправилась на работу. Через десять или пятнадцать минут в дом вошел какой-то мужчина, а затем в спешке покинул его.

Джек хранил молчание, но София заметила:

— Это может здорово помочь.

— Это еще не все, — продолжал полковник. — Он расскажет вам и о том, кем был тот мужчина.

— Вы хотите сказать, что ваш солдат может назвать имя этого человека?

— Именно это я и говорю.

Создалось впечатление, будто из комнаты внезапно улетучился весь воздух. Джек искоса взглянул на Софию, но та явно была в растерянности и потому молчала. Наконец он выдавил:

— Меня это очень беспокоит.

— О чем здесь можно беспокоиться?

— О ваших мотивах.

— Что вы имеете в виду?

— Все опять-таки упирается в жертву. Он — сын Алехандро Пинтадо. Не секрет, что для Кастро мистер Пинтадо был, что называется, как шило в одном месте. Его даже обвиняли в том, что он вторгся в воздушное пространство Кубы, чтобы сбросить листовки антикастровского содержания. Мне кажется, Кастро с удовольствием устроил бы мистеру Пинтадо небольшое несварение желудка во время судебного разбирательства.

— Дело вовсе не в этом.

— Но в Майами все будет выглядеть именно так. Это будет чрезвычайно забавная шутка со стороны Кастро — выставить одного из своих солдат свидетелем по делу об обвинении моей клиентки в убийстве сына Алехандро Пинтадо, а потом снять ее с крючка, доказав всем, какая она белая и пушистая.

— То, что El Présidente, наш президент, не испытывает нежных чувств к мистеру Пинтадо, отнюдь не означает, что показания солдата являются фальшивкой.

Внезапно они оказались замкнутыми в треугольнике молчания — Джек, София, полковник.

— Может быть, нам стоит поговорить с нашей клиенткой? — предложила София.

Полковник подвинул к ним телефон.

— Благодарю, не стоит, — ответил Джек. — Моя позиция остается неизменной: я согласен выслушать свидетельские показания, но при этом не стану заключать никаких сделок с кубинским правительством.

— С вами нелегко иметь дело, мистер Суайтек.

— Это единственный способ завершить его ко всеобщему удовлетворению.

Полковник пожал плечами.

— Ну что же, вольному — воля.

— Что? — воскликнула София. По выражению ее лица было видно, что она готова умолять офицера не торопиться с окончательными выводами, но Джек поднялся на ноги, и она вынуждена была последовать его примеру.

— Полагаю, нам больше не о чем с вами говорить, — обронил полковник.

— Полагаю, что так, — согласился Джек.

Полковник растянул губы в уважительной улыбке, словно признавая, что имеет достойного противника. Он протянул руку, и София пожала ее. Джек отказался.

— Желаю вам счастливого возвращения домой, — произнес полковник.

Джек попрощался с ним и покинул офис, следуя за помощником полковника к выходу.

С тех самых пор, когда бывшая супруга как-то вытащила его на «бал красных платьев» по случаю Дня Святого Валентина, Джеку не доводилось видеть такого количества одинаково одетых женщин. Их было несколько десятков, очень многие в возрасте от двадцати пяти до тридцати четырех, с высшим образованием. Подавляющее большинство попало сюда из-за проблем с наркотиками, что также сближало их с теми женщинами на великосветском благотворительном балу, о котором Джек вспомнил так некстати, разве что здесь ни одна из них не имела рецепта, выписанного врачом.

Линдси Харт сидела за маленьким столиком из огнеупорного пластика, одетая в оранжевый тюремный комбинезон, любезно предоставляемый администрацией Федерального центра содержания под стражей своим клиентам. Охранник проводил Джека в отдельную клетушку, предназначенную для частных бесед адвоката со своим клиентом. Как только дверь закрылась и они остались вдвоем, Линдси вскочила и крепко обняла Джека.

— Я так рада, что вы здесь, — воскликнула она.

Джек не ожидал ничего подобного. В одной руке он держал портфель, а другой похлопал ее по спине. Она оторвалась от него и убрала волосы с лица, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

— Простите меня, — выдавила она. — Мне не хотелось, чтобы вы почувствовали себя неловко. Просто это такое ужасное место.

— Я понимаю.

— Я хочу сказать, оно действительно ужасное, — произнесла она срывающимся голосом. — Если вы не сходите с ума от тоски и скуки, то начинаете до смерти бояться всего на свете. Одним женщинам не нравится, как ты выглядишь. Другим не нравится, как ты разговариваешь. Третьи благоухают так, словно не мылись с самого детства. Женщина в соседней камере надеется избежать наказания, симулируя невменяемость, поэтому все время играется со своими экскрементами, которые, верите или нет, пахнут все-таки не так отвратительно, как тюремный ужин. Вареная капуста. Кто, черт возьми, способен жить на одной вареной капусте? Не знаю, сколько еще смогу выдержать. Шум, напряжение, множество женщин, не сводящих с меня глаз. Я чувствую себя новой задницей на рынке, а те, кто получил пожизненное заключение, решают, кто из них первым предъявит права на новый товар.