Скорее, на иностранца.

Рядом с ним сидела девушка. Славная, насколько успел заметить. Я стоял со своей коробкой в луже, «мерин» вползал в монастырский двор, а она, завернув голову, не отрывала от меня взгляда.

Через час, когда я вернулся, она бродила рядом с моей важней. Мужик из «мерса» нервно бубнил что-то, не отставая от нее ни на шаг, спотыкаясь о битые кирпичи, а у нее было такое лицо, как будто все это ее не касается – ни мужик, ни его слова, ни весь монастырь, куда ее, похоже, привезли не по доброй воле.

Только увидев меня, она остановилась и что-то негромко сказала. Я разобрал три слова – «папа» и «ты достал».

Она продолжала выедать ему мозг, но я прошел дальше к церкви и больше ничего не услышал.

В храме отец Михаил читал молитву из «Последования по исходе души». Народа у гроба было немного.

Рабочий день. Хотя какая у них тут работа. Совхоз накрылся больше двух лет назад. Сельским хозяйством на полсотни километров вокруг занимались одни бывшие торчки в рехабе.

Или не бывшие.

«…остави и прости вся вольная его согрешения и невольная…» – наместник чуть раскачивался у гроба с пяточки на носочек.

За спиной у него две старушки поддерживали плачущую, всю в черном, женщину. Слева от них стоял, видимо, отец погибшего пацана. Лицо у него подрагивало, будто от тика, но слез на нем не было. Еще двое деревенских мужиков застыли позади родителей. Рядом с ними сутулился сибиряк. Все, кроме матери, смотрели в пол. Детское лицо в гробу было только для нее и для отца Михаила. Время от времени он мимолетно касался то белесой безжизненной головы, то покрывала, то краешка детского гроба.

Я встал рядом с сибиряком и нащупал в кармане сухарь. Из-за похода в лес пропустил обед. Очень хотелось есть.

«Но змея же не виновата, – думал я, глядя на мертвого пацана. – Она тупо сидела в траве. Или ползла по своим делам. Никаких темных дел не мутила. На нее наступили – она укусила в ответ. Это просто реакция. Так устроено».

Машинально я вытащил свой сухарь и захрустел им. Вкусно было неимоверно. Сибиряк покосился на меня, но ничего не сказал. Я приостановился с этим хрустом. Решил дождаться, когда сухарь во рту размякнет. Через полминуты жамкнул второй кусок. Опять громко. Сибиряк покачал головой и взглядом показал на мать пацаненка. Ее уже колотило во всю губернию. Даже старушек трясло, на которых она опиралась. Кто-то из них начал подвывать, поэтому отец Михаил стал читать громче.

Я подумал, что теперь меня точно никто не услышит, и захрустел снова. Мать у гроба вдруг обернулась. Из ее белого бесформенного лица на меня уставились два красных пятна. Все это вздрагивало, плыло и будто грозило распасться – как рыхлые остатки снежной бабы весной. Когда уже лужи вокруг и все такое.

Отец Михаил замолчал. Все смотрели на меня. Сибиряк ссутулился еще больше.

Я перестал жевать, а потом протянул свой сухарь в эту бледную пустоту. Она перевела на него взгляд, освободила руку из цепкой хватки левой старушки и взяла сухарь. Тело ее сотрясалось.

Огоньки свечей, ровно горевших на кануне рядом с распятием, задрожали, я обернулся и увидел, что в храм вошла та приехавшая девушка. При виде гроба она замерла. Мать мертвого пацана секунду смотрела на сухарь у себя в руке, потом сунула его в рот и начала хрустеть на всю церковь. Чем громче она хрустела, тем меньше ее била дрожь. Когда сухарь закончился, она стояла уже ровно.

– У людей горе, – сказал сибиряк, догнав меня после службы, – а ты еду на отпевание притащил.

– Пообедать не успел, – ответил я.

– Ты, вообще, понимаешь, как им сейчас тяжело? Стой!

Я остановился.

– Понимаешь?

Он смотрел на меня, требуя ответа.

– Наверное, – пожал плечами я.

– Наверное?!

– Это богооставленность, – сказал отец Михаил, останавливаясь рядом с нами. – У них у всех такое после употребления. Им все равно.

– Мне не все равно, – сказал я.

– Может, оттает, – продолжал наместник. – Может, Господь потом даст свою Благодать.

В этот момент с нами поравнялись родители погибшего пацана. Отец его положил мне на плечо руку и сказал:

– Спасибо, парень. Она не ела ничего уже два дня. Любую еду отталкивает.

– Здравствуйте, отец Михаил, – сказал приехавший на «мерсе» мужик, подходя к нам.

Дочь его стояла чуть поодаль и смотрела на меня.

– Я привез то, что обещал в прошлый раз, – улыбнулся мужик наместнику.

– Вы поднимайтесь ко мне, – махнул отец Михаил в сторону корпуса, где был его кабинет. – Я сейчас на кладбище и потом сразу к вам. Чаю на кухне там попросите. Найдете?

– Да, – кивнул мужик. – Я помню, где кухня.

Со стороны монастырских ворот кто-то свистнул. Я обернулся и увидел тех пацанов, которые убивали гадюку. Один из них наклонился за камнем, а затем швырнул им в меня.

– Шалунов прогоните, – сказал отец Михаил то ли мне, то ли сибиряку.

Мальчишка потряс кулаком, но его тут же скрыл от меня бортовой грузовик с гробом, выезжавший из монастыря.

– Юля! – крикнул с крыльца игуменского корпуса богатый гость отца Михаила. – Ты чего там? Идем пить чай!

– Не хочу, – отозвалась она прямо за моей спиной.

Обернувшись, я увидел, что посреди двора никого, кроме нас с ней, уже не осталось. Ее отец раздраженно махнул рукой и скрылся за дверью.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – ответил я.

Несколько секунд мы молчали. Она вглядывалась мне в лицо, словно искала подтверждения чему-то, а я думал, что она не славная, как показалось вначале, а красивая. Не такая, как Майка. Совсем другая. Прикид у нее был мажорский. На фоне нашей деревенской серости она смотрелась, конечно, странно.

– Скажи, это ты выступал в Ростове во Дворце спорта два года назад?

– Нет, – быстро ответил я.

– Ну, похож очень.

– Нет.

Она помолчала, а потом зашла еще раз:

– Очень похож на одного парня. Он рэп там читал.

– Это не я.

– Жалко. А я подумала – ты. Он очень круто читал. Там все просто с ума сошли. Я такого никогда не видела. Даже в Америке.

– Ты в Америке была?

– Да, хай-скул там заканчивала.

– Круто. А сама с Ростова?

– Нет, из Москвы. Папа там открывал сеть магазинов. А я случайно на этот концерт попала. Папин партнер был одним из организаторов. Я потом просила его познакомить меня с этим парнем, но его нигде не нашли.

Она замолчала.

– А здесь чего делаешь? – Мне надо было отвлечь ее от