ты прав! Парень не заслужил такого отношения. Нужно добиться справедливого заключения под стражей.

По пути в милицию они усилились еще несколькими ветеранами, неподдельно возмущенными описанными событиями. Помочь бедной матери, замученному сыну и товарищу Максиму Астаховичу они сочли мужским долгом. Зайдя в здание милиции, ни Кутузба, ни Казематба они не застали. На вопрос о содержании Алиаса дежурные отвечали неохотно, пока и вовсе не свели к фразе: «Секретная информация».

— Ты чего? Какая такая еще секретная информация? Мы тут побитые и перебитые стоим. За здоровье своего племянника печемся, за чью свободу, впрочем, как и за твою, жизни и здоровье отдавали. А у тебя от нас секреты? Быстро нашел начальство! А то мы вам дестабилизацию по городу обещаем.

Кутузба, Казематба, еще несколько их друзей и подруг выехали на природу пожарить шашлыки недалеко от святого места Намак. Пока Бута собирал охапки дров и нанизывал на шампуры мясо, оперативники успели пропустить по несколько рюмок. Кутузба, трактовавший свое лицевое увечье, как рану, геройски полученную при исполнении, решил помянуть людей, сражавшихся за эту землю. Чем внимательнее его слушали, особенно приглашенные на мероприятия представили прекрасной половины, тем ярче он повествовал. Он затянул тост на двадцать минут. Десять из которых проклинал себя за то, что не смог оказаться тут с братьями в тяжелый момент, ссылаясь на важную, штабную работу, которую мог выполнить только он. Как много смог бы он предотвратить, как многих смог бы он спасти, если…

Причину узнать почивающим не выпало. Служебная машина въехала на поляну, и вышедшие из нее сотрудники отрапортовали при всех, что негодующие ветераны требуют немедленно видеть Кутузба в отделении милиции по срочному вопросу. Ни манящий запах шашлыков, ни умоляющие взгляды трапезников, ни сам Кутузба, восклицающий, что имеет выходной, не смогли уговорить невидимую силу, витавшую в воздухе после слов «Ветераны требуют!». Бормоча, жалуясь, негодуя, ерепенясь, но не решаясь более отказываться, он сел в машину и уехал, даже не осушив рюмку, с которой говорил о ветеранах, освободителях Намака.

Ветераны, ждавшие уже час, успели себя разогреть так, что едва успевший войти в дверь Кутузба принял душ из упреков. Его обвинили в превышении должностных полномочий, в бесчеловечности, несвойственной жителям Страны души, в предательстве традиций и деморализации мундира. Кутузба проскулил, указывая на разбитый нос. Но мощное ветеранское слово пригрозило сломать всю голову в случае, если не перестанут мучить заключенного. Потеряв надежду переговорить ветеранов, когда итог визита резюмировали, Кутузба переобулся и даже вполне органично возмутился. Он заявил, что понятия не имел о муках, обрушенных на задержанного. Немедленно распорядился перевести в общую камеру к другим заключенным, накормить, напоить и вместе со всеми ждать решение суда.

Максим Астахович, насквозь видевший Кутузба, который ему чем-то напоминал себя, разве что в самой простой комплектации, перенявшей только плохие черты, не спешил уходить. Он знал хронологию событий. Про митинг друзей и обман правоохранителей. Поэтому дождался перевода из карцера и пригрозил Кутузба, пользуясь данной ему в тот день спиной, что если вздумает обмануть и вернуться на путь самосуда, то разговором уже не отделается. Также Максим Астахович настоял на неофициальном визите врача и обследовании пациента для оказания помощи. Кутузба безропотно согласился, пообещав полное содействие.

Созревший в голове Максима Астаховича план игры на эмоциях дочери для выдачи замуж за желанного ему жениха следовало довести до ума. Неурядицы с Алиасом, как ненужный фактор, максимально обходились стороной. Алиас нужен был живым, здоровым и почти свободным, чтобы у Сабины не возникло желания переиграть обещание или выйти замуж в плохом настроении.

***

С момента перевода Алиаса в общую камеру прошло больше недели. Эпизод с задержанием реже вспоминался в обществе. Потихоньку начали пропадать острые краеугольные моменты, требующие сиюминутных решений. Побои заживали, Алиас поправлялся, осложнение здоровья исключалось. Сокамерники ухаживали за больным, позволяя соблюдать положенный доктором постельный режим. Помочь ему считалось долгом чести! Способствовали наперегонки. Дважды просить не приходилось, а чаще вообще не приходилось. Берегли, как родного человека. Но возможности заключенного сильно ограничены. Где не тянул фронт, поддерживал тыл. Медикаментами снабжал Максим Астахович, многие из которых доставляли из Москвы. Да и в провианте несостоявшийся тесть ни дня не скупился. Еды приносили столько, что тюремные постояльцы, в первые дни наедавшиеся до отвала, начали делиться с охраной и рабочим персоналом, чтобы кушанье попросту не портилось.

Свиданки до суда запрещались законом. Мало проинформированные правовой сферой Алиаса друзья не отчаивались. На улице Героев отыскали место, откуда виделось окошко тюремной комнаты. Они, каждый вечер, возглавляемые Иналом и Эриком, звали друга. Алиас с поддержкой других арестантов подходил к форточке. Из-за головокружений, ставших следствием сотрясения мозга, самостоятельная ходьба была в тягость. Его поднимали, чтобы голова виднелась в проеме, и держали, как приемную антенну, на протяжении всей дискуссии. О разборчивом диалоге речи тоже не шло. Расстояние в сто метров стало непреодолимым препятствием для четкости. Буквы уносило ветром. Однако и на радости это никак не отражалось. Они восторгались встречей, пускай и в таком формате. Тешили душу, переговариваясь на пределе голосовых возможностей. Большего поделать было нельзя. Авось, какая фраза долетит.

Труднее всех приходилось Иналу. Он изводился вопросом, что он сделал для друга. Ответы «с утра до вечера стоял впереди всех», «кричал громче всех», «готов был на все» его не удовлетворяли. Беспокоился, как бы поступил Алиас на его месте. Цепляло, что некто Максим Астахович сделал в разы больше него, лучшего друга. Инал пришел к выводу, что обязан совершить во имя Алиаса «братский поступок».

Облокотившись спиной о стену главного здания рыночной инфраструктуры, он точил перочинным ножом палку. Именно этот нож Алиас подарил ему с месяц назад, в знак примирения с Бутой. Проходившие знакомые, приветствуя, приглашали на кофе, Инал отказывался. Неподалеку, возле цыганских рядов, возник спор. Человек в милицейской форме угрожал старой, темнолицей женщине. Цыгане не робели, возражая криком на родном языке, в котором, даже не зная таборного диалекта, улавливались оскорбления, окутанные в проклятия. В завершении посыла темнолицая женщина подытожила на русском: «Только тебя нам ещё не хватало!».

Милиционера окликнули по ту сторону дороги. Сотрудник пригрозил пальцем цыганам, пообещав вернуться через пару дней и веля готовить оброк. Инал узнал Буту, который переходил дорогу, направляясь к подозрительно выглядевшему незнакомцу. Звавший человек с рюкзаком в схожей одежде с недавно прыгнувшим