с Фуникулерского обрыва наркоторговцем на пешем ходу хлопнул по рукам с милиционером и разбрелся по разным сторонам. Бута положил руку в карман, похлопал по нему и направился к набережной.

Инал, удостоверившись собственными глазами в вещах, о которых мог только догадываться, немедля побежал вокруг здания. Он планировал, обогнув «Мухус-прибор», поравняться с Бутой на перекрестке. Эффект неожиданности удался, Бута только повернул голову на звук отдававших эхом в квартале шагов, как заприметил летящую к шее руку с раскрытым перочинным ножом. Он едва успел уклониться. Нож полоснул лицо по щеке, нанеся царапину ото рта до уха. Бута в тревоге свернулся калачиком на асфальте. Он боялся, что Инал коршуном парит над ним. Лишь обступившие его прохожие вернули ощущение безопасности.

В доли секунды жизнь пролетела перед глазами. Бута приложил платок к кровоточащей ране. Попади Инал в шею, все кончилось бы печальней. Инал, не видя границ в унижениях, умудрился перейти черту. Случай разделил все на «до» и «после». Отныне они — враги, и право обладания первым ударом сулило преимущество. Бута встал на распутье, где выбирал: перебороть страх и мстить, либо дать Иналу вторую попытку, к которой он, возможно, подготовится лучше.

Инал как сквозь землю провалился. Следователь допросил предположительных очевидцев. Безрезультатно! Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Каждая история начиналась с момента, когда Бута валялся на земле, и все подходили, чтобы ему помочь. Парня, бежавшего с ножом в руках среди белого дня, не заметили. Он будто исчез из памяти или был облачен в плащ невидимку. Не нашли его ни в соседних дворах, ни дома, ни в любом другом месте Мухуса.

Его друзья в голос говорили, что не обладают информацией по нему. По-актерски исполняли недоразумение, когда их вводили в детали преступления: «Инал? Порезать? Да вы что? Быть такого не может! Скорее Буте показалось». А самый популярный ответ на вопрос о взаимоотношениях бывших одноклассников звучал так: «Инал — теплый парень. Он со всеми ладил. О Буте такого не скажешь. Он отвратителен. Думаю, многие хотели бы воткнуть в него нож».

Допустим ли тут иррационализм? Для европейца — однозначно да! Для кавказца — нет. Другое направление — реализм. В окно смотрели оба, видели один и тот же сюжет. Один крикнул: «Преступник!». И тяготило это слово злобой, упреками и ненавистью. А другой воскликнул: «Преступник!». И звучало оно гордо, отрадно и приятно. Искать истину каждый может до бесконечности, отчего спор принимает неблагочестивый вид. Формализовать инцидент каждый может, исходя из субъективных взглядов. Если отталкиваться от законов республики Страны души, Инал виноват, а если рассмотреть традиционные устои, складывавшиеся веками и так чтимые в народе, то Инал справедливо отомстил! Ищите правду, господа, ищите… А когда найдете, сильно не задумывайтесь, а то выскользнет из рук.

***

В одно утро конвоир принес Алиасу необычную посылку. Это был красивый пакет с дорогими конфетами и коньяком внутри. Алиас засмеялся вместе с сокамерниками. Самым популярным товаром тюремных дачек являлись сигареты, хлеб и лимонад. Колбаса, сыр, мясо считались признаком дорогого тона. Алкоголь категорически воспрещался, но все же попытки передать чачу имели место. Делалось это завуалировано, ну или хотя бы делался вид, что делается завуалировано. Но коньяк? Конфеты? Такое мог отправить только неординарный человек. А разве влюбленные люди ординарные?

Когда Сабина дала пакет в приемную, там возмутились. Доходчиво объяснили, что за выпивку их могут уволить, но Сабина положила на стол такое щедрое вознаграждение, что все забыли об обязанностях.

— Коньяком будем чачу запивать!

— А конфеты? Шоколад же для зубов вреден!

— Так у тебя же нет зубов, чего боишься?

— Делать нечего было, Алиас. Кому не знаю, но настроение подняли!

Хохотали в голос арестанты.

— Цыц! — сделал замечание Алиас, нащупав конверт. — Сядьте за стол и поднимите достойным напитком за все достойное, что нас окружает!

От конверта пахло духами. Такими знакомыми, такими любимыми. Он лег на нары спиной ко всем, позволив единожды полной грудью вдохнуть аромат, но так, чтобы соседи не заметили. Ведь любовь — это своего рода слабость. А как может уважаемый арестант прослыть слабым.

Алиас, моя жизнь… Ты жив и здоров, чему я искренне рада! Я — девочка, выросшая под пристальным надзором родителей, ошеломленная твоей волей и так прикованная к твоему первому взгляду. До тебя в дверь моей жизни все стучались, а ты без спроса ворвался, как будто я и есть твоя жизнь. Ты — хулиган, не нуждающийся в оправданиях. Глупо оправдывать время, которое проживала в радость. Мое сердце дышит тобой. Мои глаза ищут тебя. А мысли заняты тобой. Я была счастлива, гуляя с тобой по набережной, обедая в кабаках, провожая солнце за горизонт. Ты — опасный человек, но рядом с тобой самое безопасное место в мире. Наверно, очень сопливо? Прости, мне же восемнадцать. Мне тяжело писать, но не писать тяжелее. Я не знаю, права или нет. Будь мне судьей, обещаю принять любой твой наказ. Когда я узнала, что с тобой происходит, что ты задержан милицией, тебя мучают, как главного террориста, разговаривая с тобой на языке дубинок, моря голодом и беря на измор, мир перестал быть прежним. Я плакала в подушку часами, но слезами горю не помочь. Увы, я встала перед выбором двух зол. Потерять тебя совсем, позволив убить, извини, если утрирую, но я видела это так. Или пойти на сделку с отцом. Он — юрист, бизнесмен и просто успешный человек. Мои родители против нашей дружбы. Они боятся за меня, хотят отгородить всячески от общения с тобой. Они не знают, какой ты на самом деле. Для них ты — преступник, изгой. Отец поставил мне условия. Я была вынуждена дать согласие на помолвку с другим человеком. Иначе он и пальцем не пошевелил бы, чтобы помочь. Еще раз говорю, будь же мне судьей! Сегодня мне страшно. Я не двинусь без твоего слова! Я люблю тебя, слышишь, люблю, как не любила никого до и не полюблю после! Одно твое слово “жди” — и я буду ждать! Одно твое слово “бежим” — и я побегу! Верь, я это сделаю! Мне важно знать, что ты со мной, что я не останусь одна против родителей, друзей, всех. Прошу ответь! Я, как никогда прежде,