Я собирался встать, амулет выскользнул из-за пазухи и раскачивался, как крохотное кадило, я взял в ладонь и хотел сунуть за пазуху, земля зашевелилась под боком, взлетели три блестящих комочка. Я машинально подставил ладонь, два успел подхватить, третий поднял с земли. Золотые монеты оказались овальной формы, с полустертыми надписями, на двух бородатые лица, на третьем кентавр, натягивающий лук.

Зигфрид смотрел оторопело.

– Деньги счастья не заменяют, – сказал я благочестиво, – зато в дороге помогают обходиться без него.

– Но, – воскликнул он, – как это?..

– Господь помогает паладинам, – напомнил я скромно. – Чтобы в дороге не терпели лишений.

Он все еще не мог оторвать взора от монет. Затем перевел ошалелый взгляд на разгрызенные в поисках сладкого костного мозга… кости «карася» и «форели», пустой кувшин Сигизмунд забросил в кусты, вон его донышко, снова посмотрел на меня. Похоже, Зигфрида стукнула и даже тряхнула некая мысль, он боролся с нею, но она не отставала.

Я не стремился помочь, мужчины решают свои проблемы без психоаналитика, он переговорил с Сигизмундом, подошел ко мне. На лбу образовалась складка, рыцарь мыслил. Я закончил седлать коня, когда Зигфрид, потоптавшись за спиной, проговорил громыхающим голосом:

– Сэр Ричард, я так вам обязан за избавление от этой раны…

– Пустяки, – сказал я.

– Ну да, – возразил он, – для меня не пустяки! Она, правду сказать, успела меня измучить, проклятая, в этой жаре…

– Пустяки, – повторил я. – Вы же видели, сэр Зигфрид, что я даже не заметил своих усилий. Это одно из немногих преимуществ паладинства. Правда, не уверен, что перевесит все минусы…

– А что за минусы? – спросил он с живейшим интересом.

– Ну, наверное, нельзя жульничать при игре в кости. Возможно, нельзя чужую жену…

– «Наверное», «возможно»… Вы что же, еще не пробовали?

– Меня недавно опаладинили, – объяснил я. – Даже то, что могу лечить, только на вас, сэр Зигфрид, выяснил. Все открытия, приятные и не очень, еще впереди.

Я поставил ногу в стремя, Сигизмунд уже в седле, Зигфрид снова развел руками, сказал напряженным голосом:

– Знаете, я вообще-то рыцарь-одиночка… но вот сейчас мне вдруг восхотелось в ваше дружное рыцарское общество! Да и вам, говорю честно, пригодится мое копье, мой меч и мой топор. Я умею с ними обращаться, дорогие друзья!

Я взглянул на Сигизмунда, тот явно доволен, но молчит, сюзерен я, за мной решающее слово.

– Э-э… – сказал я, – как бы это… гм… поделикатнее… Оформить грубую реальность в дипломатичную учтивость.

Я остановился, подбирая слова, а Зигфрид сказал быстро:

– Прежде, чем вы оформите свою мысль в острые, как ваш меч, слова, доблестный сэр Ричард, хочу принести вам вассальную присягу… на время этого похода, а буде продлится, то на все полные сорок дней. В эти дни я обязуюсь выполнять беспрекословно все ваши распоряжения, если не попрут… не будут попирать мою честь и достоинство, буду следить за вашим конем… хотя за этим дьяволом следить вряд ли надо, я уже приметил за ним кое-что… словом, обязуюсь быть верным и преданным членом отряда! Вашего отряда.

Он смотрел на меня открыто и честно, могучий и уже немолодой ветеран, даже странно, что бьется ради бабы, скорее всего у него и бабы нет, выпендривается, зато повод бить встречных очень возвышенный и благородный.

– Добро пожаловать, сэр Зигфрид, – сказал я. – С вами мы на треть сильнее!

А Сигизмунд сказал хитренько:

– Сэр Зигфрид, признайтесь, что вас побудило к нам присоединиться?

– Усы, – ответил Зигфрид, – делают мужчину старше, книги в мешке – мудрее, а отсутствие денег – сговорчивей. Есть золотое правило – у кого золото, тот и устанавливает правила. Золото сейчас у сэра Ричарда, у меня лишь дырявые карманы… Когда я был молод, думал, что золото – это главное в жизни. Теперь, когда я… гм, немолод, я это знаю.

Он оседлал коня, взгромоздился в седло, очень серьезный, даже чересчур, так что Сигизмунд, у которого с юмором туго, принял все за чистую монету, начал посматривать на нового боевого товарища с отвращением.

А Зигфрид перехватил мой взгляд, захохотал и сказал громко:

– Что ж поделаешь, придется приспосабливаться жить на большие деньги… Как думаете, сэр Ричард, сумею?

– Если как мы, то легко, – заверил я.

– Легко приходит, – добавил Сигизмунд с укором, – легко уходит.

– Святая церковь учит презирать богатство, – сказал я наставительно.

А вообще-то Зигфрид хорош, мелькнуло в голове. Вроде бы увалень, а соображает быстро. И понимает, почему я осторожно подбирал слова для дипломатичной учтивости. Дипломат – это человек, который может послать таким образом, что с предвкушением будете ждать путешествия. А если и нагадит кому в душу, у того во рту остается легкий привкус лесных ягод…

Но если он это понимает, то и сам, как истинный дипломат, может умильным голосом произносить «хороший песик» до тех пор, пока под руку не попадется хороший булыжник.

Отдохнувшие кони несли нас легко, деревушка приближалась, не очень зажиточная с виду, но домов не меньше трех десятков, уже не деревня, а почти село. Сразу от околицы встретила детвора с собаками, женщины на всякий случай юркнули в дома, я видел блестящие от любопытства глаза в дверных проемах, мужчины прижимались к заборам, давая нам дорогу, взгляды у всех настороженные, тревожные.

Дома расступились, широкое вытоптанное место, словно танцевали слоны, могучий дуб, под ним четыре толстенных дерева с ободранной корой, под копытами сухо затрещали скорлупки орехов.

Я остановил коня на этом месте привычных деревенских посиделок, спросил громко, ни к кому не обращаясь:

– Есть здесь дом, где мы можем перевести дух, напоить коней? За все заплатим!

На нас смотрели опасливо, молчали. Из-за каждого забора высовывались серьезные детские мордочки. Зигфрид подозвал одного мужичка ближе, сказал доверительно:

– Если здесь негде остановиться, то заночуем у тебя. Как, жена у тебя красивая? И посуды много? Я страсть как люблю посуду бить. И палить все люблю, когда напьюсь…

Мужик вздрогнул, сказал умоляюще:

– У меня тесный дом, господин!.. Самый просторный дом у нашего войта, вон тот, с черепичной крышей. А через два дома, видите две вербы?.. там Иволинна, у нее две дочери взрослые, да и сама в теле…

Зигфрид повернулся по мне, рот до ушей, я пробормотал:

– В самом деле, трудная задача нравственного выбора… Что скажет мой боевой отряд?

– К Иволинне, – воскликнули Сигизмунд и Зигфрид в один голос, по глазам видно, кто нацелился на дочку, а кто на тело.

– Ладно, – согласился я, – раз уж демократия… а к старосте зайдем пообщаться.