– Нет, есть, потому что…

– Пожалуйста, уходи, – остановила его Лори.

Достав ключ, она отперла замок и открыла дверь.

– Лори!

Она обернулась.

– Очевидно, ты совсем меня не знаешь. Даже проведя со мною столько времени… Что ж, позволь разъяснить: я ничего не прощаю и ничего не забываю. Мы с тобой не останемся друзьями, мы не будем даже просто знакомыми. В настоящий момент между нами нет ничего. Все кончено. У тебя был свой шанс, и ты его бесславно упустил. Второго я тебе не дам.

Мэтт молча смотрел на нее. Лори сверкнула глазами.

– В таком случае, полагаю, я должен вернуть тебе ключ.

Мэтт уныло посмотрел на нее, с тем самым обиженным, раненым выражением, которое неизменно вызывало у Лори жалость, желание окружить его материнской заботой, однако на этот раз она не сдалась, не уступила.

Лори протянула руку, принимая ключ, и, не оборачиваясь, вошла в дом.

Когда она закрывала за собой дверь, руки у нее все еще дрожали. Повернув замок, она задвинула засов и прислонилась к косяку, не желая, чтобы Мэтт увидел, как она проходит мимо окна. И стала ждать. Минуту. Две минуты. Три. Лори не слышала, как Мэтт уехал, она вообще не слышала ни звука, но, по ее прикидкам, Мэтт уже должен был уехать, и она осмелилась выглянуть из-за занавески.

Мэтта не было.

Лори вынуждена была признать, что какая-то ее часть испытала удовлетворение, увидев, как Мэтт приполз к ней на коленях, но у нее не было даже отдаленного желания снова начинать с ним общение. Все, что между ними было, умерло и не подлежало оживлению. Мэтт все убил. И все же, как бы болезненно и неуютно это ни было, Лори была рада тому, что он заехал. Теперь она чувствовала себя сильнее, увереннее в своих силах, – и впервые была рада тому, что их отношения закончились.

За ужином зазвонил телефон, и Лори не стала снимать трубку, дождавшись, когда включится автоответчик. Это был Джош, но у нее по-прежнему не было настроения говорить с ним, и она выслушала то, что хотел сказать ей брат, расправляясь со спаржей.

Лори попыталась расставить в хронологическом порядке то немногое, что сохранилось у нее в памяти о первых годах своей жизни, до удочерения, но не смогла. Ее воспоминания оставались отдельными несвязными образами, вырванными из контекста, и объединяло их вместе лишь смутное чувство страха. Лори не понимала, в чем дело, что с нею происходит, но ее не покидало ощущение, что в глубине что-то скрывается – связь между прошлым и настоящим, которую она не видела и не хотела знать.

Спать она легла рано, усталая.

И ей снова приснилась эта девочка.

Призрак Кэрол никуда не уходил.

Нортон никогда не верил в призраков, всегда считая тех, кто в них верит, наивными, доверчивыми и суеверными – у таких проще простого отнять деньги. Однако теперь он вынужден был переменить свою точку зрения.

Призрак Кэрол никуда не уходил.

Нортон помнил, как много лет назад повез группу старшеклассников в Калифорнию. Ребята побывали в «Диснейленде», в парке развлечений «Нотт-Берри фарм», океанариуме, а в Сан-Диего они посетили Уэли-хаус, первое двухэтажное кирпичное здание в Калифорнии. Считалось, что в доме обитают привидения, и уже несколько поколений очевидцев утверждали, что видели и слышали их, однако Нортон ничего не почувствовал. Кое-кто из девочек перетрусил, один мальчик наотрез отказался подниматься наверх, и все школьники впоследствии утверждали, что чувствовали «эманации» этого места, но Нортон отмахнулся от этого, приписав все силе самовнушения. Никаких привидений и призраков не бывает, сказал он своим ученикам.

Однако призраки существуют.

Теперь Нортон это знал.

Призрак Кэрол впервые появился на следующий день после ее похорон. Отпевание состоялось в пресвитерианской церкви рядом с кладбищем, и все скамьи были заполнены людьми. Пришли друзья семьи, друзья Кэрол, друзья Нортона, а также всевозможные знакомые, соседи и сослуживцы, и народу собралось чересчур много. Нортон по своему характеру не был человеком общительным – эту часть супружеской жизни взяла на себя Кэрол, – а сейчас ему меньше всего хотелось кого-либо видеть, он предпочел бы побыть один; однако ему была навязана роль хозяина, он вынужден был встречать и здороваться, принимать соболезнования и предложения поддержки, бесконечно повторять, что с ним все в порядке, у него все нормально, он справится.

Во время похорон шел проливной дождь, но над могилой натянули тент, и хотя скорбящим пришлось потесниться, они остались сухими, несмотря на ливень. Затем все последовали за Нортоном к нему домой, снова выразили соболезнования, оставили цветы и визитные карточки. Разошлись только в восемь вечера, и Нортон сразу же лег спать – не потому, что устал, а потому, что не хотел оставаться один, не хотел иметь время размышлять о случившемся.

Утром призрак Кэрол встретил его в ванной.

Вначале Нортон вообразил, что ему это мерещится. Обнаженная Кэрол стояла перед раковиной, разглядывая себя в зеркало. Внешний ее вид полностью соответствовал классическому явлению: тело видимое, но прозрачное, форма твердой материи, пропускающая световые лучи. Нортон вошел в ванную…

…и призрак исчез.

Помимо воли Нортон ощутил леденящий холодок в груди. Его неверие во все, что выходило за рамки физического, материального мира, было сильным, но встреча с Кэрол на следующий день после ее похорон вывела Нортона из себя.

Он осмотрел ванную, заглянул за занавеску душа и, удовлетворившись, что там никого нет, подошел к унитазу, чтобы справить малую нужду.

Вероятно, воображение сыграло с ним шутку. Он настолько привык постоянно видеть Кэрол, что его рассудок заполнил пробел, поместив ее туда, где он ожидал ее увидеть.

Но жена никогда не стояла голая перед раковиной. Ни разу за все годы, что они прожили вместе.

Нортон попытался убедить себя в том, что это стресс, шок. Он видит то, чего нет.

Десять минут спустя Кэрол ждала его на кухне.

По-прежнему обнаженная.

На этот раз Нортона прошиб холодный озноб. Почему-то именно нагота Кэрол придала убедительности мысли о том, что это ее призрак. Вот что всегда вызывало недоверие Нортона в рассказах о ду́хах. Люди, утверждавшие, что видели призраков, неизменно говорили, что те были одетыми. Иногда призраки даже были в головных уборах. Но с точки зрения логики это не имело смысла. Разве одежда умирает вместе с человеком, который ее носил? Или в потустороннем мире призраков-людей сопровождают призраки их вещей? А может быть, призраки каким-то образом изображают видимость одежды, чтобы не смущать тех, кто остался на бренной земле? Нортон всегда считал разумным предположить, что, если такая вещь, как призраки, существует, они должны представлять собою лишь бесформенные источники энергии, не имеющие определенного вида. Мысль о том, что человеческая душа сохраняет внешний облик тела, вмещавшего ее, казалась Нортону нелепой и абсурдной.