Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы прошлись вдоль парохода. Позаглядывали в иллюминаторы кают. Ничего там особенного не было – столики со стульчиками, выпивки да закуски.
– Сейчас, Дим, – пообещал Алешка, – я что-нибудь придумаю.
И не успел я его остановить, как он подскочил к трапу. Там стоял вместо швейцара веселый парень в казачьей фуражке, из-под которой лихо торчал соломенный чуб.
– Тебе чего, хлопец? – спросил он Алешку. – Тебе еще рано сюда.
– Батю ищу, – солидно ответил Алешка.
– А он кто у тебя? Может, я знаю?
– Пьяница. Ему домой пора.
Парень с чубом слегка вздохнул и сказал:
– Ну, валяй. Ищи своего батю. Забирай его до хаты.
Алешка простучал кроссовками по деревянному трапу и исчез в пучине ресторана.
Я взволнованно ждал его. Но недолго. Вернулся он скоро.
– Нет тут его, – сказал он чубатому парню. – Небось на вокзале.
– Эх! – вздохнул парень.
Алешка сделал вид, что отправился на вокзал. Я – за ним.
– Дим, они там! Совещаются. У них столик с видом на реку. У самого окна. Очень удобно подслушать.
А мне вот не показалось очень удобным лезть в холодную воду и плавать под каким-то окном с видом на реку. Прислушиваясь, как едят, пьют и веселятся. И бросают в окна арбузные корки. Нам на головы.
Я так и сказал Алешке.
– Надо будет – и в воду полезешь, – холодно отрезал он. И направился к небольшой будочке на самом берегу.
Это была касса лодочной станции.
Через две минуты мы уже сидели в лодке, и я подгребал к левому борту парохода «Казачий курень».
Алешка негромко считал:
– Раз окно, два окно, три… Стоп, причаливай!
Я подогнал лодку под нужный иллюминатор и зацепился веслом за какую-то ржавую железяку, торчащую из борта.
Алешка протянул мне половинку шоколадки (на сдачу взял):
– Громко не жуй, – шепнул, – прислушивайся.
А прислушиваться и не пришлось. Среди звона вилок и бокалов уверенно выделялось басовитое мурлыканье Котяры.
Правда, сначала мы ничего ценного не услышали. Обычные застольные разговоры для перехода к деловой беседе. А потом пошло.
– Не, Тима, так не пойдет. Ты нам бизнес сорвал. По-хорошему, издержки покрой.
– Дорогой мой, я же объяснил ситуацию. Ну подожди чуток.
– Не, Тима. Так не пойдет.
– Хорошо. Мы много и живой валюты привезли. Этим же рейсом. Сам Папа вез. Бери настоящие баксы.
– Где ж я столько бабок возьму! Шутишь! Я ж не рассчитывал.
– Бери, сколько сможешь. А на твои издержки добавим. В выгоде будешь. И Папа будет доволен.
– Ну, если так… А они где?
Котяра, видимо, усмехнулся, мяукнул как-то по-хитрому:
– Рядом. Совсем рядом. Готовь завтра к вечеру транспорт. Все будет путем.
Алешка скомкал обертку от шоколада:
– Все будет путем, Дим. Греби до дома.
…Мы тихо-тихо приоткрыли дверь в свое купе и просочились внутрь.
– Входите скорей, – сонно шепнула мама. – А то простудите.
– Кого? – не поняли мы.
– Цветок.
– Крэкс, фэкс, пэкс, – хихикнул Алешка, забираясь на полку.
Утро. Солнечное, приветливое. Шторку на окне легко колышет свежий ветерок. Цветок на кактусе похож немного на солнечный зайчик.
Завтрак на три персоны. Застольный разговор.
– Как вам город? – спросила мама. – Понравился? Какие достопримечательности осмотрели? Что посетили? Музеи, выставки…
– Казино, – сказал Алешка. – Цирк. Ресторан. Курень какую-то.
– Фантазер, – усмехнулась мама.
– Нет, правда, – подтвердил я. – Тебе это интересно знать. Сегодня здесь выставка цветов открывается. Имени какой-то Флоры.
– Вот как? – мама отставила чашку. – И что?
– Показала бы свой кактус. Ой! Ты что? – Это Алешка пнул меня под столом ногой.
Я его не понял. Ведь для сегодняшней операции маму нужно убрать из поезда. В целях ее безопасности. Договорились же!
В нашем вагоне и так уже почти никого из прежних пассажиров не осталось. Ну, Кланя с Гриней – они ждали машину, в которую будут перегружать свои коробки. Ну дядька с пустым стаканом. Еще кто-то. И несколько человек под командой Юрия Ивановича.
А что тут начнется, кто знает? Никакая табличка не поможет! А этот сорванец еще пинается!
Но маму уже захватила моя идея. И она стала расспрашивать нас – где эта выставка, какие там участники и т. д.
Мы пообещали ее проводить. И она стала готовиться: красить глаза и губы, делать прическу. И даже попыталась обвить свой кактус алой ленточкой. Но мы ее отговорили: цветок не так смотрится. Ему искусственные украшения не нужны. Он сам по себе хорош.
– Вы правы, – согласилась мама. – Помогите мне его упаковать.
Мы с Алешкой расперли изо всех сил пакет, и мама осторожно опустила в него горшок с кактусом.
Алешка как-то грустно проводил его глазами. Виновато как-то.
Мы облизали исколотые пальцы и завершили наш завтрак.
А мама, подготовив кактус, выгнала нас из купе и стала готовить к выставке себя – переодеваться и смотреться в большое зеркало на двери.
Мы знали, что это надолго, и пошли навестить Юрия Ивановича, заодно кое-что поразведать.
…Паровозный самовар привычно пыхтел на столике и время от времени тоненько посвистывал, будто собирался в путь. Будто его манили стальные магистрали.
Мы поинтересовались здоровьем дяди Степы (все в порядке), спросили про Зеленую тетку (за ней с выставки цветов прислали машину, она, то есть тетка, рассчитывала получить первый приз), а потом Алешка, допивая («дохлюпывая») второй стакан, спросил с каким-то странным смешком:
– А как поживают Кланя и Гриня из шестого купе? С голоду еще не умерли?
– Ох, достали они меня со своим багажом, – пожаловался Юрий Иванович. – Если бы не приказ начальника дороги, ни за что бы их в купе не пустил. С таким багажом.
– Значит, большой человек, – высказался я. – Со связями.
– Уж такой большой! – Юрий Иванович поморщился. – Челночник обычный. В одном месте товар покупает, в другом продает. Подороже, конечно. В мое время их спекулянтами называли. А нынче – бизнесменами. – Он налил Алешке еще один стакан. – Взятку кому-то сунул, вот его к нам и пристроили. Но ничего, вроде бы сегодня к вечеру ему машину дадут. Освободит купе.