Лыков внимательно рассмотрел карту и ответил:

– Ты прав. Дорога по правому берегу Койсу тянется на двадцать семь вёрст. И на всём протяжении не имеет второго такого удобного места для засады, как это. Поехали.

– Хочешь осмотреть заранее?

– Конечно. Пока никого нет. А чтобы наша вылазка осталась в тайне, возьмём казачьих коней.

Лыков и Таубе на чужих скакунах махнули по дороге на Голотль. Хорошо разработанное шоссе позволяло ехать быстро. Уже через полчаса питерцы оказались под утёсом.

– Идеальное место для засады! Спрятаться негде. Справа пропасть, слева скала; нас перебьют, как мух.

– Вернёмся теперь назад, вон к тому повороту.

Не доезжая двести саженей до утёса, дорога делала изгиб. За этим изгибом можно было укрыть отряд. И здесь же скала слоилась такими удобными уступами, что по ним, как по лестнице, можно было легко подняться на плато. И оказаться на одном уровне с вражескими стрелками.

– Смотри, – показал Лыков, когда они взошли на плато. – Вон там тропа к аулу Ганода спускается в лощину. Именно в ней абреки спрячут лошадей – их ниоткуда не будет видно. Если мы подкрадёмся и перекроем эту тропу – не уйдёт никто.

– Как полагаешь, они оставят коновода?

– Нет. А зачем? Стреноженные кони никуда не денутся. А их всего пятеро, каждая винтовка на счету. Все засядут на утёсе…

Лыков с Таубе рысью спустились обратно на дорогу, вернулись в аул, и вовремя. Через полчаса, один за другим, все трое офицеров вернулись на этапный двор.

– Что агент? – спросил барон у Ильина. – Не видел он недавно проезжающих дидойцев?

– Говорит, что нет.

– Тем лучше. Через полчаса выступаем. Дорога, будто бы, хорошая; темнеет поздно. Успеем засветло добраться до Голотля.

В назначенное время эшелон выступил в путь. Разведчик и сыщик возглавляли движение. У знакомого изгиба подполковник остановил людей и спрыгнул с седла.

– Всем оставаться здесь до особой команды. Мы с Лыковым идём наверх, на плато. Есть подозрение, что впереди нас ждёт засада.

Алексей при этих словах внимательно всматривался в лица офицеров, но предполагаемый изменник ничем не выдал себя.

– Вас двоих мало, – заявил Ильин. – Я пойду с вами.

– А я осторожно выдвинусь вперёд и попытаюсь заставить их выдать себя, – подхватил Даур-Гирей.

Только Артилевский безучастно покусывал ус и не выказывал желания лезть под пули.

– Отставить! Главным в своё отсутствие назначаю войскового старшину Артилевского. Если начнётся стрельба, выдвигаться по дороге пешими и россыпью. Скорее всего, противник будет на утёсе, в двухстах саженях впереди. Стрелять пачками. Главное вам не попасть, а прикрыть огнём нас.

Таубе отстегнул шашку, вынул из чехла и закинул на плечо винтовку, кивнул Лыкову:

– Пошли.

Они ловко взобрались на плато, не видимые с дороги. Сняв папаху, Алексей осторожно высунулся.

– Явились, не запылились! Один… два… все пятеро.

– Теперь давай разделимся, – приказал Таубе. – Я начну сближаться прямо, а ты возьми левее. Подберись поближе к тропе. Как я начну, они кинутся к лошадям; тут их и вали.

Они разошлись и сразу исчезли в камнях, будто их и не было. Лыков быстро и бесшумно крался неглубокой расщелиной, которая выводила его прямо к тропе. Внезапно боковым зрением он увидел, как сбоку качнулась тень. Крутнувшись за долю секунды, сыщик нажал на спуск. Два выстрела грохнули одновременно. Сверху, ногами вперёд, словно на невидимых салазках, съехал абрек в синем бешмете; бешмет дымился на груди. Сильный удар пришёлся Алексею в правую руку, чуть выше локтя. От боли он выронил «бердану», но тут же подхватил её, перезарядил левой рукой, прислушался. Правее заговорил «винчестер» Таубе. Лыков высунулся из своего укрытия и тут же опять присел. Прямо на него бежали два бородача, чиркая саблями по камням. Коллежский асессор осторожно пошевелил пальцами простреленной руки – слушаются. Кровь выливалась из раны ритмичными толчками, натекая в рукав. Пуля очевидно попала в мякоть, кость не задета, значит, всё в порядке…

Шаги быстро приближались. Когда они были уже совсем рядом, Алексей распрямился над гребнем расщелины и выстрелил в правого противника. Тут же нырнул – пуля второго чиркнула над головой – и мгновенно переместился влево, одновременно перезаряжаясь. Повисла тишина, только справа невдалеке заливался «винчестер» в споре с двумя разбойничьими «берданами».

Сверху послышался тихий шорох. Лыков сжался за камнем. На расстоянии вытянутой руки от него в расщелину соскользнул абрек. Вытянув шею, он всматривался туда, где только что был сыщик. Вдруг, видимо, учуяв запах пороха сзади, горец начал разворачиваться. Но не успел – Лыков приставил ему ствол к лопаткам и выстрелил. Человека отбросило вперёд и с силой ударило о камни. Всё…

Сыщик снова выглянул и застал заключительную фазу боя. Два тела распластались на утёсе. Последний оставшийся в живых горец пятился спиной вперёд, выцеливая Таубе, но того нигде не было видно. Тут снизу, с дороги, грохнул залп, и горец с криком полетел со скалы. Сразу же в пятидесяти саженях от Лыкова высунулась из камней голова барона.

– Лёш, ты как там?

– Их оказалось шестеро.

– Не шевелись; бегу!

Но Лыков его не послушал. Пока ещё силы не оставили его, сыщик сбросил черкеску и бешмет, стянул через голову рубаху. Кровь не унималась. Он ощупал руку и обнаружил, что пуля не вылетела насквозь, а застряла у него под кожей. Подбежал Таубе:

– Что кость?

– Цела. Ерунда. Протри спиртом шомпол и дай мне.

Барон, не спрашивая, для чего, отвинтил горлышко баклаги, обмакнул туда конец шомпола и протянул раненому.

– У нас там во вьюке батальонный хирургический набор.

– Не надо, я сам.

Ещё раздались торопливые шаги, и в расщелину скатился запыхавшийся Даур-Гирей.

– Кость цела?

– Цела. Слабонервных просят покинуть цирк…

Алексей осторожно, как зондом, прощупал шомполом канал, обнаружил пулю и нажал. Прорвав кожу, кусок свинца вывалился наружу. Подполковник и ротмистр что-то одобрительно промычали… Лыков продолжал ковыряться в ране, сдерживая стон. Вскоре он вытолкал, следом за пулей, и два обрывка ткани от бешмета.

– Очень хорошо, – констатировал Даур-Гирей. – Теперь мой черёд.

Он снял с пояса кожаную сумку, вынул оттуда конверт и высыпал из него на ладонь какую-то бурую массу.

– Что это? – спросил Таубе.

– Горский кровеостанавливающий порошок, – пояснил Лыков, подставляя руку. – Смесь из чернильных орешков, сосновой смолы, грушевой муки и высушенной человеческой крови. Очень действенное средство.

– Сразу видно бывалого человека, – пробормотал ротмистр, втирая порошок в оба отверстия раны. Затем извлёк из той же сумки ломоть курдючного сала, отрезал от него два кусочка и закрыл ими пулевой канал с двух сторон. Всё это замотал сверху чистой материей.