Виктория Павловна немедленно снова заледенела. Я забрала у девушки пару листков с названиями книг и ссылками, попрощалась и вышла. Посмотрела на зажатую в пальцах записку: «Муниципальный архив, отдел использования архивный фондов. Оганесян Клара Гургеновна». Адрес и телефон…

В архиве я просидела до шести часов вечера, то есть, до конца их рабочего дня.

Госпожа Оганесян оказалась отличной тёткой, чем-то похожей на Рину Зелёную в роли миссис Хадсон, и мы с ней вдвоём азартно искали любые упоминания фамилии и имени моего купца в старых газетах, копиях договоров, письмах и докладах. И нашли, конечно.

Паисий Варфоломеевич оказался личностью заметной.

К моменту, когда построили наш дом, ему уже исполнилось пятьдесят шесть, но от дел отходить он не собирался. Разделил направления своей деятельности между детьми и контролировал всех, зорко подмечая, когда выбранная дорожка вела к убыткам в деньгах или репутации. Ага, тут я хмыкнула, вспомнив «диверсификацию бизнеса» и «непрофильные активы». Ничто не ново под луной, слышишь, Макс?

Детей у Бухвостова было пятеро, четыре сына и дочь, Татьяна.

Старшему сыну в управление достались речные суда, два парохода и десяток барж. Второму – торговля хлебом, который эти баржи, в частности, возили. Третьему – то, что сейчас назвали бы сетью магазинов, полтора десятка торговых точек в Ростиславле и окрестностях. Четвёртый сын, младший, оказался талантливым художником и, пройдя обучение в Ростиславле, Петербурге и Дрездене, стал ювелиром в одном из самых знаменитых петербургских домов.

Дочери также достался художественный дар, но она применила его иначе.

Паисий Варфоломевич был владельцем небольшой фабрики фаянса рядом с Кирилловым, на нашем левом берегу, там, где теперь загибается моторный завод. Татьяна сумела наладить выпуск высококачественного фарфора и сама разрабатывала модели изделий и роспись к ним. Отец её деятельностью был доволен. Настолько, что открыл для продажи «татьянинского фарфора» магазин в Ростиславле на центральной Ильинской улице.

Прочитав хвалебную статью об этом фарфоре, я посмотрела на Клару Гургеновну, с энтузиазмом таксы копавшуюся в компьютере…

А, забыла сказать – почти все документы, начиная с конца девятнадцатого века, а также сохранившиеся экземпляры газет, были переведены в электронный формат, что, безусловно, упростило мне поиск.

– Клара Гургеновна, а посмотреть на эти изделия можно где-то?

Она задумалась.

– Ну, в городском художественном музее есть кое-что. И в музее Орлова… А, ну точно! В Доме медика, как раз рядом с университетом, там просто огромная коллекция.

– В Доме медика, – повторила я.

Интересно, это можно считать перстом судьбы, или я себе придумываю?

Последний документ, неожиданно вывалившийся перед моими глазами, был нотариально заверенной купчей на землю «между руслом реки Волги и селом Шпаново, ограниченный рекой Борисовка с одной стороны и Коровинским ручьём с другой». Не знаю, зачем, но копию этой бумаги я себе распечатала…

Вернувшись домой, я заварила чай покрепче, налила большую чашку сладкого чаю и села к письменному столу, положив перед собой третью тетрадь Агнии Николаевны. Ту самую, озаглавленную «Твари».

То ли я читала в прошлый раз невнимательно, то ли, пока я ездила в Ростиславль, старая знахарка приходила и добавила записей… Шучу, конечно: просто тогда я читала всё подряд, и больше интересовалась визуализацией. Картинками, говоря иначе. А сегодня я вдруг поняла, что не это главное. Тварь меняется, остаётся главное: ею руководит не разум, не чувства и уж тем более не мораль, а просто желание жрать.

Собственно, любой хищник, от синицы до белого медведя, живёт так же…

У меня есть разум, чувства и мораль, значит, я должна придумать, как защитить себя и свой дом, каковым уже стала считать город Кириллов.

Ладно, это лирика.

У Агнии Николаевны была другая система определения существ, не три группы, а всего две, с плюсом и с минусом. Тот же жрун, называемый в её тетради «голодарь», определённо относился к минусу. А, например, домовые – к плюсу, и моя почти-бабушка была твёрдо уверена, что с этой сущностью можно договориться. Конечно, печь пироги или мести полы он не станет. Но вот защитить дом от чужих сможет.

А вот бузинной матушки я в её тетради не нашла, поэтому открыла уже собственную, недавно начатую, и записала вторым пунктом, после жруна: «сущность из кустов бузины, понимает человеческую речь. Категория плюс?». Рисовать не стала, в моём исполнении чётко распознаются только человечки типа «палка-палка-огуречик».

Вполне возможно, что где-нибудь в Москве, в Питере или каком-нибудь Урюпинске-130 сидит целый научный институт, изучающий сущности из иных пластов реальности. А почему нет? Если есть отдел при прокуратуре? Но мне от этого ни жарко, ни холодно, и господин майор юстиции своей краткой лекцией особо не помог разобраться. Вопросов только прибавилось…

Так что придётся изобретать велосипед самой.

Я добросовестно записала всё, что могла вспомнить о встрече под кустом бузины, захлопнула тетрадку и одним глотком допила остывший чай.

Спать пора, завтра на дежурство.

* * *

Кажется, моя манера изложения создаёт впечатление, будто вокруг меня безвоздушное пространство. И в нём плавают классические «сферические кони в вакууме», то бишь, идеальные персонажи, с реальными соотносящиеся на один процент.

Конечно, это совсем не так.

Вокруг – нормальный, среднестатистический маленький провинциальный городок Кириллов, живые люди, которые едят, пьют, ссорятся и мирятся, смотрят телевизор и болеют иногда. Друзья у меня пока особо не завелись, всё-таки живу я здесь только два месяца, но есть хорошие знакомые, сослуживцы, соседи. И враги есть, а как же? Ну, не то чтобы всерьёз «враги», но та же сестра-хозяйка Ираида Степановна постепенно приближается к этой категории…

А к категории «подруга» ближе всего подошла врач из нашей больницы Ксения Полянская. Как-то мы с ней совпали – возрастом, темпераментом, отношением к происходящим вокруг событиям… Встречались мы два-три раза в неделю, в зависимости от моих дежурств, а вот пообщаться вне работы доводилось не так уж часто. Это я птица вольная, а у Ксении имелись муж и пятилетний сын. Несколько раз я была у них в гостях, дважды звала к себе, один раз вместе выбрались в кино.

Сегодня её не было на пятиминутке.

Кауфман поймал меня на выходе и спросил ворчливо:

– Подруга твоя где?

– Понятия не имею, Семён Маркович. Сейчас наберу ей.

Но телефон у Ксении не отвечал, и я начала беспокоиться.

К счастью, половина палат пустовала: время посадок ещё не закончилось, и мало кто мог себе позволить болеть по всем правилам; огород – дело серьёзное. Так что прикрыть глаза на опоздание одного врача можно было довольно легко.