Это проснулась Маргарита.

– Конечно. Пойдем, я тебе покажу, где тут что устроено. А ты пока иди в кухню. Нам всем стоит перекусить.

Руслан был голоден, и овсянка вдруг показалась очень вкусной. Вернувшаяся из ванной Маргарита тоже принялась есть с аппетитом свою кашу. В волосах у нее сверкали капельки воды. И она выглядела посвежевшей. Обухов подумал, что полковник что-то сделал с ними, каким-то образом улучшил их состояние. Но как?

– Все в свое время, – заметил полковник, уловив его взгляд. – После завтрака у нас есть еще дело. Нужно посмотреть диск. Там, в папке, есть еще диск.

– Маргарита, мы…

– Я знаю, – кивнула она и взглянула на Руслана безмятежно. – Я не спала. Я все слышала. Я не все видела… Но мне кажется, это к лучшему. Ты должен доверять полковнику, – сказала она. Искры зажглись в ее бронзовых волосах, и вдруг до боли в груди Руслан ощутил, как она стала дорога ему. – Я это знаю. Но не знаю почему. Вы идите. А я помою посуду, ладно?

– Спасибо, – серьезно сказал полковник, и Руслан понял, что его слова относились не к мытью посуды.

Увиденное на диске потрясло Руслана, но уже не напугало. Оказывается, можно привыкнуть даже к страху. Камера бесстрастно и со многими ненужными подробностями зафиксировала явление призрака. Сначала несколько минут показывали комнату, пустую и вполне обычную. Потом посреди комнаты образовалось какое-то мерцание. Сначала Руслан даже решил, что это погрешности записи, диск, что ли, поцарапан. Но мерцание становилось все активнее и, если можно так выразиться, агрессивнее. Постепенно в нем проявилась фигура человека – сначала бледная, потому все более и более яркая, так что Руслан даже зажмурился, боясь обжечь сетчатку этим неприятным, пронзительно-голубым, как грозовая вспышка, светом. А когда через долю секунды он открыл глаза, посреди комнаты уже стояла молодая женщина. Контуры ее фигуры становились все более четкими, они все еще светились, но уже гораздо слабее. Камера не записала звуков, но Руслану показалось, что он слышит слабое, сухое электрическое посверкивание и видит искры вокруг силуэта женщины, такое бывает, если в темной комнате снимаешь через голову синтетический свитер.

– Электричество? – пробормотал Руслан.

– Смотри, – велел полковник.

Он смотрел. Женщина подошла к шкафу и открыла дверцу. Это напомнило Руслану, как он сам нынешней ночью искал в собственном шкафу притаившегося там воришку. Быть может, вор все же там оказался? Выскочил, дал ему в лоб, и теперь его тело лежит где-нибудь в реанимации, а сознание смотрит кино? И увы, в главной роли даже не он сам!

Призрак открыл шкаф и достал платье, белое платье. Руслан был небольшой специалист в этой области, но мог понять, что это платье было свадебным и очень красивым, с россыпью жемчужинок на шлейфе. Женщина приложила платье к себе и посмотрелась в зеркало. Но в зеркале отражалось только платье, словно само по себе висевшее в воздухе. Очевидно, женщина увидела то же самое, потому что лицо ее выразило бессильный гнев. По ее впалым щекам покатились крупные слезы. А потом она открыла рот, и Руслан снова порадовался, что звуки не были записаны. Судя по всему, женщина кричала от ярости, кричала изо всех сил – на шее у нее надулись жилы, лицо собралось в складки и глаза совсем исчезли. Крик исходил от нее незримым потоком. Не прекращая кричать, она обернулась и посмотрела Руслану прямо в глаза. Его обдал холод. Призрак увидел камеру, но Руслану показалось – женщина увидела его, это на него не нашедший упокоения дух несется, несется по воздуху, оставляя за собой целый ряд постепенно бледнеющих отражений. Руслан отчетливо видел, что бледные ступни женщины не касаются пола, а в следующую секунду мог различить только ее открытый в немом крике рот, ровные зубы, белесое небо, вздрагивающий язык. Он видел полость тела, разорванного взрывом, раскромсанного металлом, брошенного в бушующий океан и обреченного стать его частью… Руслану показалось, что он увидел в черной дыре исходящего воплем рта кораллы и анемоны, рыб, шмыгающих в межзубные щели, а в самой глубине – кишащий клубок червей, или это щупальца притаившегося там осьминога?

Он отстранился так далеко, как мог, вжался в спинку кресла…

Полковник поспешно протянул руку с пультом. Изображение исчезло.

– Вот, друг дорогой, какая история. Этому мужичку, быть может, крепче всех не повезло. Решил он, понимаешь ты, жениться. Вернее, за него решили. Была у него женщина, они давно… гм… дружили. Вроде и пора бы. Стали готовиться к свадьбе, заявление подали, банкет заказали, ну, как это там делается… А мужичок наш вдруг перед самой свадьбой на попятный пошел. Расхотелось ему жениться. Не пожелал расставаться со спокойной холостяцкой жизнью. Бывает такое. Невеста и плакала, и скандалила, ни в какую. Уперся как баран. Та, чтобы ему отомстить, уехала в свадебное путешествие одна. Чего ж, мол, если уплочено? А вот видишь, как повернулось… Не довелось мужику спокойной холостяцкой жизнью наслаждаться. Ну-с, все остальное в том же роде. Если любопытно, ты можешь просмотреть другие документы, но…

– Я вам верю, – поспешил согласиться Руслан. Ему не хотелось смотреть «другие документы». – Пожалуй, на сегодня с меня хватит. Я и фильмы-то ужасов никогда не смотрел, и сейчас у меня передозировка.

– Знаю, друг дорогой, поэтому и не настаиваю. Но в зеркало тебе все же придется заглянуть, хочешь ты этого или нет. Этот путь нужно пройти до конца, Руслан.

Тот бросил быстрый взгляд в угол, где стояло упакованное зеркало.

– Нет, не в это, – заметил полковник. – Тут сложно… Ты ведь понимаешь, что зеркало – это вовсе не зеркало? Да, вот так у нас: и зеркало не зеркало, и сестра не та, кем кажется… Но не сейчас. Потом. А сейчас… Но прежде – ты готов мне довериться?

– Да, – ответил Руслан, чувствуя, что сейчас произойдет что-то немыслимое, но не имея сил этому противиться. – Да, доверяюсь.

– Что ж…

И полковник наклонился к уху его и сказал несколько слов на древнем, мертвом языке, знакомом теперь только избранным. Но и те, кто не был избран, понимают его, потому что постигают его не разумом, но душой, а для души все языки едины…

…Он слышал барабанный бой, дальние барабаны выпевали незнакомый, нездешний, но притягательный ритм. Заслышав этот ритм, бежали и прятались непосвященные, и сидели в своих скрывищах, затаившись, шикая на детей. Под этот ритм танцевали юные жрицы, их точеные тела блестели на яростном солнце, будто облитые маслом, и корчился в мистическом трансе старый колдун. Знанием полнился раскаленный воздух, и трепетали живые в своих хижинах, и трепетали мертвецы в своих могилах. Знание, горячее, как африканское солнце, жгучее, как яд рыбы-крылатки, вливалось в души, отравляло и терзало их.

Теперь и он был поражен этим знанием, как жалом. Зрачки его расширились. Теперь глаза его видели прошлое – но совсем иным, чем он полагал раньше.

Он вспомнил свою мать – не только то, что она заставляла его запомнить, и не только такой, какой она была, когда светлая сторона ее души, та сторона, которая, в сущности, и была его матерью, брала верх над Сестрой Боли.