— А чего с ним видеться? Он живет своей жизнью, я — своей…

— Но у вас открытые, близкие отношения? Вы звоните друг другу? Вы делитесь друг с другом чем-то? Вы интересуетесь его жизнью?

Мужчина молчал.

— Вы думаете о нем? Заботитесь? Радуете его чем-то?

Мужчина растерянно ответил, помолчав:

— Да нет, как-то у нас не так все. — И добавил оправдывающее: — Живет, и ладно, — и плечами передернул, как будто сбросил что-то. И добавил: — Ну, а о чем нам с ним говорить? И чего мне к нему ходить? — И помолчав, сказал как-то удивленно: — Мой-то сын тоже, небось, ко мне ходить не будет… От большой благодарности, — сказал он иронично, и я порадовалась, что он это понял. Что почувствовал простое это правило — как аукнется, так и откликнется.

Дети легко и щедро отдают внимание и понимание, помощь и поддержку тем, кто был с ними добрым и щедрым, понимающим и любящим. Они отдают это сами, щедро, их не надо даже просить об этом.

Согласись — как хочется иметь таких детей! Но для этого надо быть таким родителем!

Бывают странные отцы, до самой смерти занятые лишь одним: дать детям основания не слишком скорбеть о них.

Жан де Лабрюйер

Но как часто мы совсем другие родители!

В организации, в которой я работала, я общалась с двумя женщинами — молодой и зрелой. И лишь поработав с ними несколько месяцев, я к своему удивлению узнала, что они — мать и дочь.

Ничто не выдавало их родственные отношения. Взрослая женщина всегда была холодной по отношению к молодой, я ощущала ее неприязнь, какую-то отстраненность. Оказалось, дочь вышла замуж за парня, которого мать не хотела видеть своим зятем. И за то, что она ослушалась, мать заявила: «Ну вот и живи с ним. Если ты такая самостоятельная, то и живи одна, без моей помощи. Посмотрим, как ты справишься! Прибежишь еще, когда поймешь, что мать была права!»

И, отвергнув своего ребенка (девятнадцатилетнюю девушку) за «непослушание», мать держалась своих «принципов» — ничем не выдавать интереса к ребенку. Ничем не выдавать родственных чувств. Дочь жила своей жизнью. Родила ребенка, воспитывать которого бабушка не помогала — «из принципа». Пережила много сложностей, потому что действительно трудно молодой девушке быть молодой мамой, когда даже в магазин нельзя выйти без ребенка, — оставить его не на кого, бабушка ведь «из принципа» не хочет сидеть с внуком! Бабушка могла зайти в гости, оставить игрушку, но на робкую просьбу дочери посидеть с ребенком, пока она сделает какие-то дела, отвечала:

— Ты меня не спрашивала, когда замуж выходила и когда ребенка надумала родить. Вот сама и справляйся!

Спустя несколько лет я встретила «принципиальную» бабушку.

— Как дочь? — спросила я.

— Дочь? — переспросила она и ответила холодно: — Дочь была эгоисткой и осталась эгоисткой. Уехала жить за границу, только я ее и видела. И внука уже два года не вижу… Знаю только от ее подруги, что она там очень хорошо устроилась… Дом у них свой, муж ее карьеру хорошую сделал. Она не работает, дома сидит… Всем она обеспечена, как сыр в масле катается… Но чтобы мать позвать в гости или подарок какой-нибудь передать… — и столько обиды было в ее словах.

И я только сочувственно покачала головой, потому что действительно сочувствовала ей — она сама своим «принципиальным» отношением установила дистанцию между собой и дочерью, и это обернулось против нее же. И как это часто бывает — мы сами создаем дистанции между собой и нашими детьми, а потом удивляемся, что мы так одиноки!

Наши дети возвращают нам наше отношение к ним.

Я слышала однажды, как мама, вышедшая во двор, звала сына: «Сашка, я тебя долго буду ждать?!»

Мальчик подошел к маме и недовольно сказал: «Ну, чего ты кричишь, мамка?»

— Ты чего это маму мамкой называешь? — вмешалась в разговор старушка, сидящая на лавочке.

— А как мне ее называть — мамочкой, что ли? — сказал ребенок, и столько взрослого сарказма слышалось в этой фразе, столько какого-то холодного цинизма. И я невольно подумала, действительно, как ее называть — мамочкой что ли, если она его Сашкой зовет?

И я вспомнила внука, который иногда мог подойти к своей маме, обнять ее и сказать нежно: «Мамочка милая мама моя…» Он произносил это слитно, вместе, как одно «название» для мамы — «мамочкамилаямамамоя». И он для нее был — Никитоша. И подумала: пока он для мамы «Никитоша», мама для него — «мамочка милая мама моя». Но если на него орать, если его унижать или отвергать — захочет ли он называть маму «мамочка милая мама моя»?

Но как часто наше критичное отношение к ребенку, наши разговоры, интонации, позы, мимика — не добрые и не милые.

Как часто родители воюют с детьми. Борются с ними. Давят на них.

И тем самым вызывают ответное отношение к ним — войну.

Война

Давай честно признаемся — не дети начинают войну с родителями, не они ее объявляют.

Их поступки — всего-навсего поступки, которые требуют родительского анализа, помощи ребенку в осознании причин их поступков. Но родители — грубостью, критикой и осуждением запускают агрессию, развязывают войну, которая рано или поздно оборачивается против них.

Мы воюем с детьми, это надо признать. Воюем и возмущаемся ребенком, который с нами воюет. Но давай также признаем, что сначала мы сами (из лучших побуждений!) ополчаемся против ребенка. Но чего мы ждем от него, если в наших отношениях нет любви, а есть ополчение?

Одна из причин того, почему наши отношения с детьми принимают иногда характер войны — их подавленные и требующие своего выхода негативные чувства, которыми они наполнились за годы общения с нами.

Говоря о каждом из методов, я обращала твое внимание на то, что чувствует ребенок при таком педагогическом воздействии. И ты сам видел, сколько негативных чувств и эмоций испытывает ребенок, зачастую не имея возможности их проявить, показать. А сколько их накапливается за годы его детской жизни?

Часто эти негативные чувства, поток негативных чувств прорывается в подростковом возрасте. Ребенок начинает хамить, дерзить. Как говорят сами родители: ты ему слово, а он тебе пять слов. Но откуда в нем взялись «пять слов»? Они давно ждали своего часа, они уже давно вертелись на языке, он просто не мог, боялся их произнести.

Но становясь взрослым, он перестает скрывать свои настоящие чувства и начинает выражать их. В ответ на твою нотацию он демонстративно уходит из комнаты. На твой удар кулаком по столу он хлопает дверью. На твое требование быть вовремя он приходит за полночь. И начинается период под названием «трудный ребенок».

И сколько раз, сталкиваясь на тренингах с жалобами родителей: «просто взбесился», «не слушает, что ему говорят», «хамит на каждое слово», «специально, назло делает то, что неприятно», — я удивлялась их искреннему недоумению — откуда это в нем? Откуда? Ведь был такой милый, послушный ребенок! Ведь был такой воспитанный, с хорошими манерами, а тут валяется на постели в ботинках, ест и чавкает, специально, зная, что я терпеть этого не могу, постель не застилает, чуть что: «Мать, ты достала…» Он никогда не позволял себе такое! Что с ребенком?!