– Смотри. Что непонятно – спрашивай.

Два дня скитник со старательным помощником каждые четыре часа обрабатывали ноги оленей коричневатым взваром из волокон, которые соскребали с внутренней стороны еловой коры. После чего накладывали дегтярную повязку. Когда язвы стали затягиваться, смазывали медвежьим жиром.

Пока Корней занимался оленями, Алдункан из рыбьей кожи сварил клей и окамусовал его лыжи. Поскольку лосиного камуса в стойбище ни у кого не было, эвенк использовал шкуры с голеней оленей. Теперь Корнею не страшны были самые крутые склоны: жесткий волос камуса не позволит лыжам съехать назад.

На третий день после полудня загудела пурга. При сильных порывах чум начинал жалобно скрипеть. Ветер забрасывал через верхнее отверстие снег и загонял дым очага обратно в чум. Спасаясь от него, все поспешили забраться в меховой полог – самое важное и оберегаемое место в чуме. По сути это большой, многоместный спальный мешок, натянутый на каркас прямоугольной формы, метра два в ширину, три в длину и полтора в высоту. Прежде чем залезть в него, следовало тщательно стряхнуть с одежды приставший снег (снег для полога беда, он и без того насыщается влагой от дыхания людей).

Полог – единственное место, где всегда тепло. Конечно, тесновато и потолок низкий – не встанешь, зато можно раздеться до нижнего белья. Плохо то, что из-за малого объема и отсутствия вентиляции в душной, спертой атмосфере полога через пару часов становится тяжело дышать и кисло пахнет повлажневшими шкурами. Прерывистый сон плохо освежал.

Масляный светильник к утру из-за нехватки кислорода уже едва светит. Еще одно неудобство – оленья шерсть лезет и прилипает к лицу и рукам. А в сильные морозы в нем не только спят, но и едят.

Освещается полог пламенем светильника – каменной плошки, заполненной жиром. Роль фитиля исполняет прядка из плотно скрученного мха, горящая тусклым, но ровным пламенем. Женщины так искусно заправляют светильники, что они совершенно не чадят и дают на удивление приличный жар.

Корнею в детстве приходилось спать в пологе у деда в стойбище. Тогда он не замечал присущих ему неудобств. Сейчас же дышал с трудом, явственно ощущая не только нехватку кислорода, но и высокую влажность, обволакивающую тело. Однако тут не до капризов – альтернативы не было: в самом чуме, как только догорали дрова, становилось так же холодно, как и снаружи, разве что ветер не гуляет.

Каждое утро женщины снимали полог с каркаса, выворачивали мехом наружу и выносили на мороз, где с силой колотили выбивалкой из оленьего рога до тех пор, пока из него не высыпятся все кристаллики влаги.

Разошедшаяся к вечеру пурга всю ночь хлопала шкурами, пытаясь их сорвать, но плотно опоясывающие их ремни, с тяжелыми камнями на концах, держали надежно. Хрупкое с виду жилище лишь подрагивало, хотя порывы ветра бывали столь сильны, что порой казалось, чум вот-вот оторвет от земли.

Открыв глаза, Корней услышал сквозь меховую стенку негромкий разговор, потрескивание горящих дров. Запахи, проникающие сквозь щель неплотно подвернутой шкуры, обещали вкусный завтрак. Скитник оделся и выполз из полога. Выпрямившись во весь рост, с наслаждением вдохнул полной грудью: воздух в чуме был свежей и суше.

Хозяйка хлопотала у очага: вылавливала из котла куски мяса и выкладывала их на деревянное блюдо. Корнею в знак уважения положила отдельно.

Рассевшись вокруг низенького столика, семья ждала, когда начнет есть хозяин. Насытившись, вытерли руки обрезками шкуры и принялись за чай, заправленный Корнеевым гостинцем – сгущенным молоком.

– Алдункан, я больше не могу задерживаться – люди на пароходе голодают, – напомнил о цели своего приезда Корней. – Олени пошли на поправку. Надо будет еще дня три обрабатывать копыта, но с этим справится Вова. Я завтра должен выехать. Сколько оленей можете дать?

– Восемь хватит?

– Думаю, достаточно. Рассчитаемся на судне.

Утром, пока эвенки грузили и обвязывали приготовленные туши, Алдункан, ловко метнув маут[41], поймал для Корнея крупного ездового быка.

Поскольку спинной хребет у оленей слабый, войлочное седло с двумя подушечками уложил прямо на лопатки. Бык, нервно фыркая, пугливо косил глаза на непривычно крупного седока, который безуспешно пытался перекинуть культю через седло. Поняв, что Корней не сумеет ехать верхом, Алдункан запряг для него в легкие ездовые нарты двух важенок с наполовину спиленными рогами – чтобы не цеплялись в лесу за ветки.

Одна из них была такая белая, что на фоне снега казалось, что это не олень, а три черные подвижные точки – нос и глаза. Себе же он приготовил место на грузовых нартах, запряженных двумя парами мощных комолых быков.

Запрягают оленей просто: широкая ременная петля, перекидывается через шею, пропускается между передними ногами и из-под брюха выходит к саням, где протягивается через поперечину к другому оленю. Если один заленится, другой оттянет ремень вперед и ноги лодыря угодят под наезжающие нарты. В результате оба вынуждены тянуть с равным усилием.

Нарты здешних эвенков почти не отличались от алданских. Такие же широкие полозья, четыре пары стоек – копыльев, соединенных поперечинами из тальника (здесь копылья делают из оленьих рогов). Обязательная принадлежность нарт – прудило (остол): толстая метровая палка с железным наконечником. Им тормозят на спусках. В конструкции нарты нет ни одного гвоздя, все части соединены сыромятными ремешками. Благодаря этому она, скрипя на ходу всеми сочленениями, лишь изгибается, как змея, не рассыпаясь даже при сильных УДарах.

Перед отъездом Алдункан с Корнеем зашли в чум. Еще раз