Аксакова, Лескова, а главное, наконец прочитал, вернее, проглотил и влюбился в «Робинзона Крузо» Даниэля Дефо. Если бы не эти книги, он от многодневного сидения в ограниченном пространстве кают-компании сошел бы с ума.

Дочитав очередную книгу, скитник спешил к Василию в радиорубку делиться впечатлениями. В ней из-за рации тоже поддерживалась плюсовая температура.

Они обсуждали прочитанное, дискутировали, перескакивая с одной темы на другую. Иногда к ним присоединялся Николай Александрович.

Когда Василий заявил, что Аляску открыл Беринг, тот возмутился:

– Этот перестраховщик ничего бы не открыл и не описал, если бы не его помощники Алексей Чириков и Иван Елагин. А Чириков и вовсе Русский Колумб! Именно он первым на «Святом Павле» обследовал северо-западное побережье Америки. Открыл острова Алеутской гряды, Кадьяк, Командорские острова. При этом, будучи очень скромным, ничему не присваивал свое имя.

А штурман Иван Елагин, пройдя сушей, описал и составил карту побережья Камчатки, Чукотки. Заложил в Авачинской бухте острог Петропавловск. К сожалению, в истории географических открытий немало подобной досадной несправедливости.

Когда я читал материалы о жизни Чирикова, сердце сжималось от сострадания. Некоторые выдержки из его отчета помню дословно:

«С 14 сентября принужден был приказать варить и давать людям кашу токмо один раз в неделю. Пришла на многих болезнь цинготная. И с 16 числа сего месяца по возврат наш в гавань умерли шесть человек. В то же время и я весьма от цинги изнемог и уже, по обычаю, был приготовлен к смерти. В управление судном остался один штурман Иван Елагин, да и тот весьма ж болен, которому от меня только вспоможения было, что приказывал ему какой иметь курс». Каково!? Какая воля, какое упорство в выполнении поручения императора!

Прочитав по совету Корнея книгу Мельникова-Печерского «На горах», Василий сказал:

– Спору нет, Корней Елисеевич, вера важна. Но в мире наплодилось столько религий, что и названий не упомнишь. Где та истина, что дана Богом? Даже в самом православии с десяток трактовок. Ваши, к примеру, не согласны с реформой Никона. Неужто различия столь велики, что надо было разойтись? Вы ведь тем самым ослабили, раскололи Россию. Был единый мощный кулак, а после раскола кулак утратил прежнюю силу. Ну вот скажите, в чем ваше главное несогласие?

– Большинство думает, что мы не сошлись в сложении перстов и прочих мелочах. Это не есть главное. Хотя как можно кукишем креститься? Взгляни на иконы – ни Христос, ни святые кукишем не крестятся. Для нас неприемлемо то, что Никон[47] свою волю поставил выше первоисточного православия. Прибегнув к подлогам, исказил в угоду западникам многие таинства и обряды. Ввел в службы ересь католиков и протестантов, а в Святом Писании ясно сказано: «Одно слово аще прибавишь или убавишь, да будешь проклят». Такой грех, по словам святителя Иоанна Златоуста, не смывается даже смертью.

А самые еретические, неприемлемые изменения – объявление государя наместником Бога и признание обливательного крещения! Коль Господь крестился полным погружением, стало быть, и нам так надлежит. Так что, не на нас, а на Никоне грех раскола. Сам посуди, ежели каждый патриарх во время своего служения будет вносить правки, будет новым апостолом, законодателем, что останется от православия? Мы просто держимся первоисточного. Уверен, рано или поздно никоновская ересь будет обличена. Божья правда, хранимая нами, восторжествует, и Россия вернется к неправленому Писанию.

– Говорят, будто среди вас есть люди, которые лечат заговорами.

– То не заговоры, то молитвы. Обращение к Богу. Заговоры и ворожба – от лукавого.

– Хорошо. А как быть с пророками? Они же существуют.

– Да, есть такие. Но дар пророчества дается только избранным. Тем, кто крепок в вере и особо Господу угодил. Самолично знаю одного.

Практически каждый день «Арктику» сотрясала пурга. Налетала она обычно с севера или северо-востока. Становясь с каждым часом все яростней, взбучивала снег и несла его напористыми потоками через судно, наметая за ним огромные сугробы. В такое время ходить по палубе было невозможно. Плотные заряды снега валили с ног рискнувшего выйти.

Чаще всех от пурги доставалось Корнею: хочешь – не хочешь, а хотя бы раз в день приходилось выходить покормить запасенными мхом и ягелем оленей. Когда ветер был особенно силен, он продвигался, крепко держась руками за леера, и, наклоняясь всем телом вперед, как бы ложился на упругие потоки снега. Порой порывы были столь мощными, что не давали и шагу сделать. Тогда он поворачивался к ветру спиной и приседал, дожидаясь, когда он чуть ослабнет.

Наконец верховой ветер расшевелил сплошной «панцирь» туч, и в прорехах замелькали холодным блеском звезды. Когда небо очистилось, отчетливо проступили залитые призрачным лунным светом торосы, деревья, скалы. На фоне снега они казались отлитыми из черненого серебра. От деревьев тянулись пепельно-серые тени. Ничем не нарушаемая тишина и полная неподвижность панорамы создавали иллюзию сказки.

С этой ночи метели прекратились, и Корней стал время от времени совершать лыжные вылазки. В одну из них вдруг стало заметно светлее. Удивленный скитник завертел головой. На западном краю неба колыхалась, будто от ветра, прозрачная вуаль, меняющая цвет от нежно-зеленого до лилового. Сквозь нее застенчиво мерцали звезды. Наполняясь светом, вуаль на глазах превращалась в огромный многоцветный занавес, сотканный из множества вспыхивающих и довольно быстро гаснущих лучей. На смену им тут же выстреливали сотни новых. Непонятно было, откуда они возникали и куда исчезали. Казалось, небо охватил волшебный пожар.

Потрясенный скитник не сводил глаз с этого дива. Неожиданно складки занавеса, бледнея и судорожно сжимаясь, погасли. На черном бархате небосвода вновь воцарилась луна