— И вы считаете, что именно поэтому она продала хорошую картину и заменила ее более дешевой?

— У меня сложилось такое впечатление. Но, повторяю, только впечатление. Подробностей я вам сообщить не могу. Возможно, я ошибаюсь.

Нет, подумал я, ты не ошибаешься. Готов поставить свое месячное жалованье… Мне показалось, я догадываюсь, куда ушли вырученные деньги!

— Позвольте спросить, — начал я, и Ангелис снова насторожился, — не бывали ли вы в ее особняке в гостях, на приеме? Насколько я понимаю, миссис Скотт устраивает званые вечера.

— Ни разу, инспектор, — холодно ответил Ангелис. — У вас есть еще вопросы? Если нет, мне пора закрывать галерею до завтра. Кроме того, я должен отпустить Грея домой.

Я покинул галерею очень довольный. Теперь я знал, о чем спрашивать синьора Тедески!

Я пришел в Берлингтонский пассаж ровно в одиннадцать. У входа как раз дежурил Гарри Барнс; он поздоровался со мной. В его обязанность вменяется помнить в лицо всех постоянных покупателей — наверное, к ним он причисляет и инспекторов полиции. Если бы миссис Бенедикт в тот роковой день просила его найти для нее экипаж, Барнс наверняка запомнил бы это. Вот почему я склонен был полагать, что она ни о чем его не просила.

Тедески принял меня в своем святилище, в крошечном кабинетике над лавкой. Жаль, что помещение оказалось таким тесным. Казалось, всю комнатку занимает сам хозяин, человек грузный. В то время как крупная фигура Ангелиса отличалась изяществом, Тедески был просто толстяком с курчавыми седыми волосами и проницательными глазами, под которыми набрякли мешки. Он даже не попытался встать со своего стула в углу. Подозреваю, ему трудно было менять положение, и он не хотел, чтобы я видел, как он страдает. Он махнул пухлой рукой в сторону второго стула. Я сел.

— Меня предупредили о вашем приходе, — сказал ювелир. — Я уже беседовал с сержантом Моррисом.

— Знаю, сэр, но с тех пор кое-что изменилось.

Тедески со свистом выдохнул. Мне показалось, что у него астма. Он упорно молчал, ожидая, когда я начну разговор.

— Миссис Бенедикт с компаньонкой заходили к вам в прошлую субботу, под вечер, когда сгустился туман. Она принесла вам брошь.

— Да, — согласился Тедески.

— Брошь еще у вас?

— Да.

— Можно на нее взглянуть?

В ответ Тедески позвонил в колокольчик. Я услышал снизу бряканье, а потом по винтовой лестнице загремели шаги. Появился пожилой продавец.

— Чего изволите, синьор Тедески?

— Откройте сейф, — приказал ювелир.

Продавец подошел к стальному сейфу в углу, опустился рядом с ним на колени и, как было велено, открыл его. Затем он бросил вопросительный взгляд на своего хозяина.

— Брошь миссис Бенедикт, — приказал Тедески.

Продавец достал довольно потертую синюю бархатную коробочку и почтительно протянул ее ювелиру. Тедески кивнул, и продавец ушел вниз, в лавку.

Тедески не спеша открыл коробочку, достал брошь и положил на середину квадратной бархатной подушечки, лежащей у него на столе. Коробочку он сдвинул в сторону и посмотрел на меня. Видя, что я не решаюсь действовать, он жестом указал на брошь.

Я нагнулся, чтобы рассмотреть ее.

— Дать вам стекло?

Я не сразу понял, что Тедески предлагает мне специальное увеличительное стекло, каким пользуются ювелиры.

— Спасибо, — ответил я. — Увы, я не настолько разбираюсь в драгоценных камнях. Насколько я понимаю, камни настоящие, не подделка?

— Настоящие, инспектор. Три небольших рубина среднего качества и один побольше, очень хороший камень. Рубины в обрамлении мелких бриллиантов, также среднего качества. Три небольшие натуральные жемчужины. Великолепная работа!

— Брошь сделана у вас?

На пухлом белом лице ювелира мелькнула улыбка.

— Броши не менее шестидесяти лет… возможно, даже больше. По-моему, ее изготовили в конце восемнадцатого века. После установления Директории во Франции в девяностых годах восемнадцатого века в моду вошла античность. Пробы на золоте нет, потому что оно произведено не в Великобритании. Подозреваю, что оно итальянское.

Я посмотрел на брошь. Она оказалась крупнее, чем я ожидал. Изящно переплетенные золотые нити образовывали нечто вроде греческой урны, украшенной драгоценными камнями. К ней были приделаны три небольшие жемчужины, одна у основания и по одной с каждой стороны, где, будь это урна, находились бы ручки или кольца. В результате брошь едва ли напоминала классическое произведение; наверное, какой-нибудь итальянский поклонник Французской республики заказал ее для дамы своего сердца. Я надеялся, что даме брошь понравилась. Очень изящная работа… но не в моем вкусе.

— Вижу по вашему лицу, что вам брошь не нравится, — заметил Тедески. — Она старомодная.

— Я не очень разбираюсь в моде, — признался я. — Миссис Бенедикт хотела переделать ее в кольцо. Такое возможно?

— Возможно, правда, пришлось бы уничтожить брошь.

— Из нее вышло бы крупное кольцо, — негромко заметил я.

— Да, или даже два кольца, — согласился Тедески, — или кольцо и пара небольших серег.

— Вы обсуждали с миссис Бенедикт рисунок кольца… или колец?

— Нет, мы собирались поговорить об этом позже, — сухо ответил ювелир. Из груди его вырывались еще более громкие свисты. Он достал большой платок и промокнул лоб.

— Как же вы поступите с ней сейчас?

— Когда будет удобно, я напишу мистеру Бенедикту и спрошу, каковы будут его пожелания. Но сейчас еще не время. — Ювелир помолчал. — Он в трауре. Спрашивать его сейчас о броши неприлично.

— Наверное, еще неприличнее сообщать Бенедикту истинную причину, почему его жена принесла вам брошь, — заметил я.

Молчание нарушал только свист, вырывавшийся из груди толстяка. Потом Тедески тихо сказал:

— В этом нет необходимости. Миссис Бенедикт принесла мне брошь, желая переделать ее в другую вещь, на что имела полное право. Брошь входит в коллекцию драгоценностей, фамильных драгоценностей, которые она унаследовала после смерти матери. Поскольку мать Аллегры умерла, когда ей было всего двенадцать лет, отец хранил драгоценности и передал дочери после замужества, когда она стала миссис Бенедикт. Аллегра привезла шкатулку с собой в Англию. Вряд ли мистер Бенедикт точно знает, какие драгоценности в ней находятся…

— Значит, пропажу одного предмета он, скорее всего, не заметит?

Ювелир ответил не сразу:

— Возможно. Надеюсь, вы не собираетесь предполагать, что, учитывая такие необычные обстоятельства, я не верну брошь мистеру Бенедикту просто потому, что он не знает, что она у меня?

— Конечно нет, синьор Тедески. У всех ювелиров, торгующих в Берлингтонском пассаже, репутация выше всяких подозрений!