До минус первого аварийный маршрут нас и довел. Мы вслепую, шаркая, стукаясь, ойкая и наталкиваясь друг на друга, проползли четыре лестничных марша, а когда то ли глаза научились видеть в темноте, то ли близость к поверхности позволила проникать хотя бы рассеянному свету, обнаружили, что дальше хода нет. Пролет был уже знакомым образом перечеркнут приваренными швеллерами, а выше бетонная лестница просто не вела – по меньшей мере два марша были как будто вынесены направленным взрывом. Хотя почему как будто? Не кувалдами же их долбили. На военном объекте взрывчатка логичнее кувалды.

– Вот почему нас под землей водили, – сказал я и сам вздрогнул от множественных звуков, которыми мой голос закувыркался в разные стороны.

Я рассердился на собственный испуг и предложил:

– Обратно? Другой вход поищем, а нет – так утра подождем. До завтрака-то за нами в любом случае придут. Или хотя бы дверь откроют.

– Погодь, – сказал Олег и двинулся по площадке, покашливая и вроде как вслушиваясь.

И вдруг он поставил на пол «дипломат», вцепился в прислоненный к стене здоровенный стальной лист, о который я полминуты назад чуть не располовинил штанину, со страшным скрежетом отволок его в сторону и толкнулся в обнаружившуюся за листом дверь. Она открылась с длинным пугающим скрипом.

– По коридору или к лестнице, или уже к нашему коридору дойдем, – сказал Олег очень спокойным голосом. – Хоть поспим нормально.

– Картошка, кстати, осталась, – напомнил я.

Мы вчера запекли в костре штук десять картофелин, а осилили только парочку. Половину даже выкапывать из золы не стали, но несколько я, когда они малость остыли, завернул в газету, притащил в палату, припрятал в тумбочку и, пока не уснул, улыбался тянувшемуся из щели запаху печеной радости. Потом забыл, а сейчас вот вспомнил.

Жрать потому что хотел. Печеная картошка объедение, пока раскаленная совсем, но и холодная тоже ништяк. Если столовка на первом этаже не работает, на картошечке до утра дотянем. Хотя, наверное, и в закрытой столовке что-нибудь найдем – она же только на нас работала, а мы вчера почти не обедали и не ужинали.

Не от волнения, а потому что и некуда, и невкусно. Не вообще, а по сравнению с предыдущей кормежкой.

Вообще столовка тут сойдет для сельской местности, получше школьной или той, что рядом с Фаиной работой. Но за день до старта нам привезли – не знаю уж откуда, из ресторана или с кухни – какого-то гениального повара, который стряпает не чаще раза в год или там в пятилетку для прилетающих членов Политбюро или улетающих юных космонавтов. В общем, привезли кучу судков с невероятно вкусными супами, жарким и прочим бланманже, а еще какого-то консервированного мяса, три вида сыра и забитое палочками эскимо термоведро. Обухов призывал не переедать, а мороженое пробовать маленькими кусочками и не глотать, пока не растает и не согреется, хуже Фаи, честное слово. Еще и смотрел на нас, как она смотрит, когда думает, что я не вижу.

Лично я все равно наглотался, как удав. Да чего там, все мы пережрали, даже Инна, которая к еде совсем равнодушна, по сыру вдарила так, что я чуть скандалить не начал – в основном для прикола, но чуть-чуть и от возмущения. Мы схомячили все деликатесы, так что на следующий день на еду смотреть не хотелось, тем более на столовские кашки и борщецы.

Но сейчас я и от кашки бы не отказался.

Коридор и правда привел нас в знакомый переход, которым мы всю последнюю неделю бегали на тренировки и испытания, а вчера пришли на старт. Не думая, что вернемся. Тем более вот так.

– Блин, это они за пару часов так все расхерачили? – не выдержал я, споткнувшись в очередной раз посреди прыгающих теней и мечущихся туда-сюда звуков.

Коридор, как всегда, был тускло освещен, а кое-где лампочки перегорели, так что отдельные участки тонули в густых тенях. Довольно ровный пол теперь то и дело топорщился перекошенной плитой, в паре мест с потолка капало, еще в одном чуть ли не до уровня пояса свисал неприятно мохнатый провод, а на последнем темном этапе большого пути мы чуть не влетели в пару подозрительных кучек – надеюсь, просто просыпавшейся сквозь потолок мягкой земли, хотя кто его знает. Они хотя бы не пахли, хотя вообще запах в коридоре отличался от обычного не в лучшую сторону.

И тишина была не привычной ватной, а шевелящейся, что ли. Как будто за слоем ваты надрывался оркестр отбойных молотков. И мы были все ближе.

– Тут они нам, интересно, тоже сюрпризик подготовили? – поинтересовался я, дергая дверь.

Дверь открылась с трудом, будто разбухла и приржавела. Я вздрогнул от грохота, сам на миг приржавел к месту и тут же спохватился и захлопнул дверь.

Грохот стих.

Бой идет, что ли, подумал я, испуганно осмотрел экипаж, помедлил и осторожно открыл дверь снова.

Грохот так и стоял стеной, не приближаясь, не удаляясь, как на стройке. Или просто на стройке. Нашли время среди ночи…

Не как.

– Стоп, – сказал я, перекрикивая грохот. – Это солнце, да? Почему день? Ночь должна быть.

Лестница к подземному коридору спускалась от двухэтажного пристроя, войти в который можно было только из охраняемого внутреннего дворика. По центру пристрой от фундамента до крыши прорезало узкое зарешеченное окно. Сейчас я видел только нижнюю кромку этого окна, но этого было достаточно, чтобы временно ослепнуть после подземного полумрака. Солнце полыхало почти как в космосе.

– Лампа просто, – уверенно сказал Олег, протискиваясь мимо меня, и тоже замер.

Инна глянула поверх наших плеч и объяснила:

– Утро, часов пять. Вот тебе и восход.

– Восход с другой стороны, – отрезал я, осторожно сделал пару шагов, щурясь и всматриваясь, тут же нырнул обратно, аккуратно прикрыл дверь и сказал, вытирая заслезившиеся от света и стараний глаза: – Стоим. Там фигня какая-то. Окно разбито и на лестнице бардак, как и в ангаре.

Инна с Олегом переглянулись. В ангаре, испытательных лабораториях и на стендах, даже стратегических, как наши, мог быть временный бардак: военные этого не любят, но военные конструкторы допустить могут, мы видели. Вчера после нашего старта, допустим, ангар заняла какая-нибудь группа контроля бризантности, средь ночи испытала слишком мощную фиговину, поцокала языками при виде результатов и смылась, оставив разгром до поры, чтобы с утра спокойно все замерить – ну или чтобы мы посильнее удивились, когда вылезем. Предположить, что похожая история произошла в гостевом доме, в который на следующей неделе, мы знали, заезжала комиссия Генштаба, было непросто.

– Короче, народ, сидите здесь, а я пойду проверю, – скомандовал я, берясь за ручку.

– Один? – уточнила Инна неодобрительно.

– Так быстрее, – сказал я.

– А с чего именно ты? – поинтересовался Олег.

– С того, что командир, – объяснил я, стараясь не показать неловкости и нервозности.