– Не знаю, не знаю, – усмехнулся Фрилинг. – Насчет государства. А вот гетто – вполне реально. Или черта оседлости. Вам никогда не казалось, Дмитрий, что наш интернат – шаг именно к этому? К отделению себя от людей?

– Сейчас-то мы едем туда, где очень много людей, – возразил Дреер.

– Как в музей, – ответил Фрилинг.

Дмитрий не имел права рассказывать ему то, что узнал о Петербурге от Лихарева. Но вдруг ухватил один вопрос, который начальству так и не задал.

– Герр Фрилинг… – Дмитрий не привык отчего-то называть лекаря, как школьники, Карлом Эрнстовичем. Во-первых, из-за неудобства произношения, а во-вторых, потому что эскулап не был обрусевшим немцем. – Вы хорошо знаете механику развоплощения?

– Вы спрашиваете врача, хорошо ли он знает механику смерти, герр Инквизитор, – мягко улыбаясь, ответил Фрилинг.

– Вы же не простой врач. Вы целитель Иных.

– Так что вас интересует, молодой человек?

– Меня всегда учили, что, если Иной развоплощается, его тело тоже отправляется в Сумрак. А там уже растворяется, куда быстрее, чем в земле. И чем глубже он уходит по слоям, тем быстрее распадается оболочка.

Дмитрий и на самом деле плохо в этом разбирался. Его учили погружаться на второй слой. Что бывает дальше – он не мог представить. Даже материальных доказательств существования слоев дальше третьего не имелось и быть не могло в принципе. Только рассказы магов и личный опыт. Еще хуже молодой Инквизитор представлял себе, как выглядит саморазвоплощение. В уме рисовалось нечто похожее на последнюю сцену из того же «Мартина Идена». Иной погружается все глубже, отрезая самому себе путь наверх, стараясь обмануть инстинкты.

– Я ничего не могу добавить. – Фрилинг затянулся. – Всю жизнь я занимался тем, чтобы не дать совершиться этому процессу.

– А возможно ли такое… При развоплощении стирается только Иная часть. Исчезает аура Иного, но остается живой человек?

– То есть вас интересует, может ли Иной убить в себе Иного?

– Не обязательно в себе.

– О, молодой человек, это вековая мечта всех вампиров и оборотней. Всех низших Темных. Если не удается взобраться наверх, можно ли вообще выйти из игры и при этом уцелеть?

– Мне известно про такие… опыты. – Дмитрий не стал говорить, что эксперименты проводились отнюдь не на людях. Хотя никто не накладывал ему печать, инквизиторские табу он усвоил очень хорошо.

– Чем они закончились?

– Объект еще существует. – Это все, что смог ответить надзиратель, сам себя загнавший в ловушку.

– Он мыслит? Двигается?

– Не знаю. Вряд ли.

– Вы сами ответили на свой вопрос, герр Инквизитор. Уничтожьте человеческую сущность, но оставьте в живых самого человека. Хотя бы уберите мозговую активность. Что вы получите? Овощ на двух ножках. А если вы уничтожите душу, кто останется?

– Вампир, – сказал Дмитрий.

– Даже у вампиров есть душа. – Фрилинг начал выбивать трубку. – Про́клятая, но есть.

Дмитрий почему-то подумал о Толике Клюшкине.

– Но любить можно всех, – продолжил эскулап. – И нужно, наверное. Даже этих, с проклятой душой. Иначе зачем тогда наша школа?

Странно было слышать такие слова от Темного. Дмитрий не стал отвечать на риторический вопрос, хотя ответ у него имелся готовый.

Ответ Инквизитора.

Школа нужна, чтобы держать в повиновении.

– Мне, конечно, проще, – развил свою мысль Фрилинг. – Я такой же, как эти кляйне вёльфхен[3]. Только рангом повыше.

«Самый странный Темный из всех, кого я видел», – подумал Дмитрий. Другие себя с низшими не равняли, тем более с оборотнями. Высший вампир еще мог стать уважаемым Темным, высший оборотень – никогда…

Приехали, когда уже рассвело. Еще в пригороде у Дмитрия заработал мобильник.

– Доброе утро, – сказал молодой голос. – Это Александр, ваш куратор.

– Из Инквизиции? – зачем-то уточнил Дреер.

– А то! – жизнерадостно ответили в трубку.

Голос никак не вязался для Дмитрия с образом суровых питерских Инквизиторов. Впрочем, он смотрел фильмы о веселых питерских ментах, и удивляться не приходилось.

Александр уточнил номер вагона и попрощался. Дмитрий скомандовал подъем.

Ему говорили, что обычная местная погода – мелкий моросящий дождь. Однако было солнечно. А когда вышли на перрон Московского вокзала, надзирателя обожгло холодом. Сначала Дмитрий даже удивился: ни тучки, пронзительно-голубое небо, еще глубоким вечером рубашка прилипала к спине от жары – и вдруг так сквозит. Потом вспомнил, что вообще-то приехал в Северную столицу, и ключевое слово тут «северная».

Школьники ежились, торопливо плели согревающие заклинания. Им обучали на БЖД, чтобы зимой воспитанники избегали обморожений.

Мимо тянулась вереница пассажиров с рюкзаками, баулами и сумками на колесах. Прорезая этот поток, навстречу показался высокий светловолосый парень.

– Привет! – улыбаясь, помахал он. – Я Александр.

Дмитрий, честно говоря, ожидал другого. Хотя по голосу можно было догадаться, что куратор не будет высохшим аскетом с бритой головой и огнем в глубоко посаженных глазах. Но все равно отчего-то представлялось, что Инквизитор по крайней мере явится по всей форме. В сером балахоне с наброшенным капюшоном и с древним кулоном на толстой серебряной цепочке. И выйти он должен был не просто из толпы, а из Сумрака, окружив себя чем-то поэффектнее, чем Сфера Невнимания. Почему-то Дреер не мог представить себе куратора в образе своего ровесника в кроссовках и черных джинсах. На черной же футболке красовался знак Бэтмена. Глаза скрывали круглые солнцезащитные очки-«велосипеды». Длинные вьющиеся волосы Инквизитора стягивала в «хвост» обыкновенная резинка.

– Дмитрий!

Надзиратель ощутил крепкое рукопожатие. От худого Инквизитора тоже трудно было ожидать такой силы. Хотя тот был жилист.

Дреер представил Надежду и лекаря. Александр поздоровался и с каждым из школьников. Потом возгласил:

– Идем регистрироваться!

В недрах вокзала, у самого выхода, в потаенной комнате за соседними столами располагались сотрудники Дневного и Ночного Дозоров. От Темных сидела миловидная дама средних лет, от Светлых – пожилой мужчина с выправкой бывшего военного, чем-то похожий на их школьного Каина. Дама благоухала явно французскими духами, мужчина распространял крепкий, но приятный аромат тройного отечественного одеколона. Причем запахи не смешивались, а витали каждый на своей половине небольшого кабинета. И в этот кабинет, похоже, никогда еще не вваливалась такая орава.

Дозорные слегка опешили. Но затем переглянулись, разбили учеников на две очереди, во главу одной поставили Храмцову, другой – Фрилинга. Зашелестели бумаги, полетели через Сумрак синие и красные переливающиеся сгустки, разбиваясь на груди новоприбывших в кляксы временных печатей.