3. Харроу сбежала.

Третий вариант можно было отбросить. Если бы Харроу была на такое способна, детство Гидеон прошло бы куда спокойнее. Второй вариант показался заманчивой перспективой, и Гидеон захотелось поставить сапоги на кровать Харроу и безнаказанно переворошить ее вещи, но, учитывая наличие этих самых вещей, вариант тоже был маловероятен. Получив двадцать четыре часа на разграбление костяного зала, Гидеон немедленно бы залезла в гардероб Харроу и застегнула бы все рубашки сверху донизу, вставив каждую пуговицу на одну дырку выше положенной. Разумеется, Преподобная дочь никогда бы такого не допустила.

Тогда оставался вариант первый. Третий пункт предполагал, что Харроу чем-то настолько занята, что забывает вернуться, но с учетом вышеизложенных причин и полной доступности пуговиц его тоже следовало отбросить. Первый пункт зависел от самого счастливого в мире случая или от убийства. Если это убийство, то что, если убийца окажется очень странным и это сделает невозможным их последующий счастливый брак с Гидеон? Возможно, им стоит просто обменяться браслетами дружбы.

В общем, вероятнее всего казался второй пункт. Запасы краски остались нетронутыми. Она никогда не видела голого лица Харрохак Нонагесимус. С глубоким негодованием в сердце и усталостью в душе Гидеон надела рясу и пустилась в долгие и безутешные поиски.

Харроу не оказалось в центральном атриуме, в обеденном зале, во все более чистой яме, полной прилежно скребущих ее скелетов. Магнус из Пятого дома смотрел на них, нахмурившись, но все же добродушно. Рядом стояла его разряженная адептка с сияющими волосами. Прежде чем она убежала, Магнус успел выдавить:

– Девятая! Как тебе… эта комната.

Харроу не оказалось в длинном, залитом солнцем посадочном отсеке. Белизна бетона в утреннем свете жгла глаза. Гидеон обошла весь отсек. Постояла у старых магнитных шлюзов, прислушиваясь к реву воды далеко внизу, где прятались шаттлы. Харроу не оказалось на террасе, где часто читала Дульсинея Септимус, – не оказалось там и Дульсинеи Септимус, хотя несколько романов валялось под креслом. К обеду она обошла все восточное крыло от роскошной прогнившей старой лестницы в левой части атриума. Лестница заканчивалась дверью со свеженькой табличкой, извещающей, что это покои Восьмого дома. Оттуда Гидеон ретировалась в рекордное время. Вернувшись в обеденный зал, она набросилась на хлеб с сыром и решила сдаться.

Оставить Харроу наедине со сломанными ногами и размозженным тазом. Поиск ее представлялся абсолютно тщетной задачей, особенно в огромном и сложном комплексе, где можно было бродить несколько недель и не выйти за пределы одного-единственного этажа. Очень глупая затея, из-за которой Гидеон сама себя чувствовала глупо. И вообще это вина самой Нонагесимус, которая держит в секрете каждый аспект своей гадкой жизни. Она не поблагодарила бы Гидеон, даже если бы сидела своей плоской задницей в луже раскаленной лавы, особенно если учесть, что Гидеон с тех пор отмечала бы каждую годовщину этого события с религиозным рвением. В общем, она умыла руки.

Заглотив еду и запив ее половиной кувшина воды, Гидеон встала и продолжила поиски. Она вдруг решила подергать двери неработающего лифта, а потом обнаружила, что одну из дверей, разбухших от воды, можно открыть, если приложить силу. За дверью оказалась узкая лестница, по которой Гидеон и спустилась в коридор, где она уже была. Это была широкая низкая шахта с кучей дверей, затянутых вездесущими лентами «осторожно». Но вот дверью в конце коридора явно пользовались: ленту порвали и обрывки болтались по сторонам. За этой дверью был еще один коридор, посередине которого болтался огромный кусок потертого брезента. Кто-то примотал его к стропилам, чтобы перегородить дорогу. Гидеон поднырнула под него, повернула направо и открыла узкую железную дверь на террасу.

Здесь она тоже однажды бывала. Половина террасы обрушилась в море. В первый раз это все показалось ей таким ненадежным, что она ощутила легкий приступ высотобоязни и быстро ретировалась куда-нибудь в менее безумное место. Небо здесь было слишком широким, горизонт слишком открытым, терраса слишком сильно походила на смертельную ловушку. Над головой нависала посадочная площадка и виднелись темные большие окна комнат Девятого дома. Смотреть наверх было… нормально. Посмотрев вниз, где в сотнях метров бушевало море, она чуть не рассталась с ланчем.

Приободренная мыслью о том, что единственной разницей между глубинами Дрербура и этой террасой было наличие ограждения, она снова рискнула выйти. Ветер вжал ее в стенку башни. Развалилась только дальняя часть террасы, а та, что прилегала к дому Ханаанскому, казалась нетронутой. Каменные загородки от ветра и пересохшие мертвые сады тянулись, покуда хватало глаз, перемежаемые длинными рядами пустых вазонов и шпалер. Гидеон двинулась туда. Путь оказался не очень простым – кое-где камень обрушился, и его не убирали. Кроме того, оставшиеся стенки никак не загораживали разбитый край террасы, рухнувший вниз. Зато через некоторое время Гидеон наткнулась на лестницу из чугуна и кирпича, прижавшуюся к башне.

Лезть наверх надо было до хрена, и чем выше она залезала, тем больше мертвой террасы открывалось. Внизу трещало море, сегодня оно приняло глубокий серо-синий цвет и пушилось белой пеной от ветра. Гидеон поправила солнечные очки, сделала глубокий вдох носом и полезла дальше. Она бросилась к первой же автоматической двери, которую увидела, и ударила в нее целых пять раз, прежде чем дверь тихо скользнула в сторону. Гидеон нырнула внутрь и прижалась к стене, дверь немедленно захлопнулась, и Гидеон помедлила минуту, собираясь с силами.

Внутри было темно. Она оказалась в длинном коридоре, поворачивавшем налево. Очень тихом и очень холодном. Пол покрывала бледная кремовая и черная плитка, выложенная звездами. Узор повторялся по всему коридору. Светлые плитки как будто плыли в воздухе, а темные тонули в тенях. В стены были вделаны большие панели из закопченного стекла, освещенные тусклыми желтыми лампами, в подсвечниках торчали пеньки мумифицированных свечей. Широкий тенистый коридор чем-то напоминал внутреннее святилище Дрербура, только без костей. Да тут вообще никаких украшений не было. Коридор казался странно замкнутым, он был гораздо меньше, чем должен был быть, он будто сжимался. Пол был красивый, стены тоже – деревянные, инкрустированные крошечными квадратиками темного стекла в аккуратных металлических рамках. В конце коридора, у поворота, стояла одинокая статуя. Наверное, человеческая, но голова и руки у нее отвалились, оставив торс с жалкими культями. Гидеон не сразу поняла, что оказалась в лобби и что эти двери – лифты. Над каждой висел давно мертвый экран: раньше там отображались номера этажей.

Гидеон сунула очки в карман рясы. Тихое эхо зашелестело, отдаваясь от стен, потом затихло. Снизу слышались голоса. Лестница в углу уходила вниз, через два коротких пролета виднелась площадка. Гидеон осторожно и бесшумно пошла вниз.

Неопределенное бормотание превратилось в голоса.

– …невозможно, Страж.

– Ерунда.

– Невероятно.

– Предположим, но по сравнению с чем?