— Привет, — ответил сухо. — Что-то случилось? — не отрывая взгляда от дороги, спросил я, его вот уже второй звонок за этот день насторожил меня.

— Ты можешь сегодня к нам заехать? Нужно поговорить, — его голос был строгим, не терпящим возражений.

— Нет, — отрезал. — Я не приеду в твой дом, да, собственно, вообще сегодня не смогу приехать, — и это не потому, что видеть его новоиспечённую жену у него дома я не хочу, а потому как отходить от Али сегодня не собирался. И не потому, что у меня плохое предчувствие, а потому что сам этого хочу — находиться с ней рядом, смотреть, касаться её рук своими, в нежном жесте сжимать.

— Я еду сейчас к Але в больницу, поэтому заехать к тебе могу только завтра после работы — и то ненадолго, потому как вновь поеду на работу.

— Сын, что с тобой происходит? Я тебя совсем не узнаю. Ты возишься с этой девчонкой, как будто она тебе дорога и очень важна, но это не так. Она тебе никто.

— Замолчи! — рявкнул так, что меня, кажется, слышно было за пределами салона авто, но мне было наплевать. — Не смей что-либо говорить о ней в подобном тоне! Если ты позвонил поругаться, то мне некогда. Пока, — и быстро сбросил вызов

К клинике подъехал через двадцать минут. Остановил машину на парковке, вышел из неё, прихватив цветы и телефон. Поставив автомобиль на сигнализацию, двинулся в сторону здания.

Охрана уже узнавала меня, приветствуя издалека, я поздоровался и направился в кабинет главврача. Хочу с ним поговорить и узнать, как состояние моей девочки.

Я постучал и, услышав приглашение входить, открыл дверь. Напротив меня за столом сидел мужчина пятидесяти лет. Подняв на меня голову, кивнул на стул рядом, приглашая сесть.

— Здравствуйте, — тот кивнул.

— Здравствуйте, молодой человек. Если вы вновь по поводу вашей девушки, то всё так же, без изменений, — но не успел он закончить, как в кабинет буквально влетела хрупкая миловидная девчушка.

От быстрого бега она запыхалась, но, не давая себе времени прийти в себя, выпалила на одном дыхании:

— Пациентка из сто пятой очнулась, — и я почувствовал, как сердце подпрыгнуло к горлу, а потом ухнуло вниз.

Давид

Подорвавшись с места, не разбирая дороги, ринулся в палату. Моя девочка очнулась. Я не видел никого и ничего, кроме цели — она пришла в себя, я должен быть рядом. Но сердце сжималось в тиски, я боялся увидеть наяву воплощение своих страхов, которые боялся озвучить, но которые приходили ко мне в кошмарных сновидениях.

Невысказанные страхи не давали мне покоя, я не мог расслабиться и хоть на мгновение отпустить все чувства и эмоции. Аля открыла глаза, и её реакция на всё происходящее вокруг неё может быть непредсказуемой. Поэтому я как можно скорее должен оказаться с ней рядом и успокоить, дать понять, что она не одна — у неё есть и всегда буду я.

Я никогда не покину эту маленькую девочку, которой, уверен, нужен я. Я помню до сих пор, ощущаю своим телом то, как она трепетала в моих руках птичкой, как неуверенно, неумело, но всё же отвечала мне, прижимаясь ко мне ближе.

Саша не умеет врать и играть, поэтому нет сомнений, что нас тянет к друг другу со страшной силой, и невозможно этому всему сопротивляться, потому что чем дальше мы отдаляемся друг от друга, тем сильнее становится притяжение.

Мы как два противоположных полюса, которые, как бы ни пытались сопротивляться, всё равно притягиваются.

Позади меня что-то кричали, но я никак не реагировал, сломя голову нёсся в сторону палаты Али. Уже в считанных метрах услышал крик боли, который прострелил, полоснул меня по живому, причиняя боль. Не теряя ни секунды, влетел в палату и наткнулся на ужасную картину — отражение моих ночных кошмаров: на кровати лежала моя девочка и металась, пытаясь вывернуться из цепких рук, что крепко её держали, а из её горла вырывался хриплый крик воронья — эхо моей боли.

От увиденного дыхание перехватило, я ощутил физическую боль.

Немедля подлетел к кровати.

— Отпустите! — рыкнул на санитаров, что крепко держали мою девочку, пока она старалась вырваться, кричала, а по её щекам текли слёзы боли.

Когда её отпустили, не медля ни секунды, обхватил её лицо своими ладонями, повернул так, чтобы она посмотрела на меня.

— Аля, девочка моя, это я. Я рядом, крошка моя, — она кричала, словно ангел, которому с адской жестокостью вырвали крылья. — Маленькая моя, успокойся, пожалуйста. Я тут. Я не оставлю тебя. Посмотри на меня, — осторожно встряхнул её за плечи, чтобы она посмотрела на меня, но ничего не помогало.

Але было больно. Её истерика не давала возможности подключить разум и успокоиться. Она не понимала, что происходит, захлёбываясь в своей боли сама и терзая меня вместе с ней. Она обливалась слезами, цеплялась за мои руки своими, как за спасательный круг.

Видел, что кто-то подошёл с другой стороны: держали её руку, что-то вкололи — видимо, успокоительное — и отошли.

Мне было больно вместе с Сашей. Мучительно больно видеть, когда дорогой тебе человек страдает, а ты ничего с этим сделать не можешь. Только крепко сжимаешь и шепчешь, что ты рядом, что всё будет хорошо, но ничего не можешь сделать.

Девочка хрипела, а я прижимал её к своей груди, боясь хоть на мгновение отпустить, отойти. Аккуратно забрался к ней на кровать: лёг рядом, не разуваясь, прижал к своему телу как можно ближе. Просто вжимая, вдавливая в себя, чтобы соединить нас воедино. Передать ей все мои чувства, все мои силы, что всё будет хорошо. Я рядом и никогда её не оставлю. Что мы всё вместе сможем, и она обязательно встанет на ноги. Обязательно будет примой. Я обещаю.

Постепенно малютка успокоилась. Я слышал лишь тихий хрип, её тонкие пальчики вцепились в меня. Аккуратно, ласково мои пальцы перебирали спутанные волосы на макушке Али.

— Я тебя никогда не оставлю, — слегка опускаю голову, шепчу на ушко. — Я тебя никогда не предам.

Малышка затихает, только жмётся ко мне ближе, ища во мне поддержку, тепло. И я готов ей дать всё это. Даже больше, если она только попросит, скажет, что я ей нужен точно так же, как и она мне. Знаю, что Аля сейчас напугана, ничего не понимает, не чувствует своих ног — вот почему она кричала так страшно, что мне самому было дико больно.

Лишь успокоительное немного помогло ей, но надолго ли? Через какое-то время девочка проснётся, и всё начнётся по новой. Пичкать постоянно её успокоительными невозможно, потому как это может повлиять на неё не лучшим образом. Поэтому нужно как можно аккуратней ей всё объяснить, чтобы вновь не вызвать ту же реакцию, от которой всё моё нутро сжимается в стальные тиски, и отчаяние заполняет всего меня.

Маленькая хрупкая ручка с длинными пальчиками мёртвой хваткой вцепилась в мою рубашку поло. Пальчики дрожат, как, впрочем, и сама девочка. Крепче сжимаю её в своих руках, прижимая к своей груди.