Моя ладонь опускается на её талию, я аккуратно подтягиваю её наверх. Так что теперь Аля утыкается в мою шею, которую тут же обдаёт дыханием девушки, отчего по коже расползается тепло, меня тут же бросает в жар.

Девочка пытается устроиться так, чтобы ей было удобно в моих объятиях. Руки проходят по худой спине, позвоночнику, отмечая, что она похудела — чувствую подушечками пальцев кости и каждый позвонок. Хмурюсь, потому что всё это мне совершенно не нравится. Вжимаю её в себя ещё сильнее, но тут же немного ослабляю хватку — боюсь, что раздавлю её в своих мощным, больших руках. И малышка разлетится на миллиард осколков.

Но маленькая наоборот вжимается в меня сильнее прежнего, проводит своим холодным носиком по моей шее. И я, не удержавшись, опускаю голову вниз и прикасаюсь губами к её щеке. Аля вздрагивает, но не отталкивает, только издаёт судорожный вздох.

Как же, малышка, мне хочется укрыть тебя от всего плохого! Чтобы всего этого страшного кошмара ты не чувствовала, а лишь покой ощущала в своей душе.

В тишине комнаты раздаётся звонок. Кто бы это мог быть? Вряд ли это отец или Ольга. Лане я доходчиво объяснил, чтобы больше не появлялась в моей жизни и не звонила. Звонка с работы я тоже не жду: только-только вернулся оттуда. Нужно взять трубку, но боюсь пошевелиться и спугнуть малютку, что вцепилась в меня. Да и я не хочу её отпускать, но понимаю, что нужно.

Пытаюсь отодвинуться от Али мягко, осторожно, и только мне это удаётся, как девочка вцепляется в меня ещё сильнее и всхлипывает — этот звук пронзает моё сердце острым кинжалом.

— Тихо, тихо, моя малышка. Я здесь. Я никуда не ухожу. Я же тебе говорил, — шепчу на ушко. Одна моя рука обхватывает её талию плотнее и прижимает к себе, другая опускается на макушку девушки. Аккуратно перебираю волосы.

Аля вновь затихает, как, собственно, и телефон. Перезвоню потом. Сейчас главное — моя Аля, а всё остальное потом.

Моя девочка на первом месте! Всегда.

Александра (Аля)

Боль… Мучительная, разъедающая, она поселилась во мне, пронзая каждую клетку моего тела. Каждая попытка пошевелиться приносит новую вспышку боли. Я чувствую себя закованной в ящик, нет — прикованной цепями к кровати. Любая попытка пошевелиться заканчивается ничем. Мне страшно. Что со мной? Я хочу осмотреться, но свет ламп, кажется, стал моим врагом, он пытается прожечь мои глаза даже сквозь веки.

Со мной что-то случилось, что-то настолько плохое, что, боюсь, я не смогу это пережить. Потому как я чувствую всеми фибрами души, что это что-то настолько нехорошее, что оно просто растерзает меня, как дикий волк свою добычу. И не могу противиться этому чувству, что окутывает меня в свой кокон, как бы мне ни хотелось выбраться из него.

Чувствую, как лёгкий ветерок проходит по моей коже, и мне становится зябко, прохладно, я покрываюсь неприятной «гусиной кожей». Хочется прикрыться, чтобы не ощущать всего этого, но я не могу двинуться.

Напрягаю свою память, пытаясь вспомнить хоть что-то, что было. Но в голове лишь чёрная мгла, и мне становится страшно от того, что, кажется, я не жива. Потому что не могу вспомнить всё то, что было. Ни одной картинки перед глазами. Ни настоящего, ни прошлого, о будущем вообще глупо думать.

Полный вакуум, отчего становится ещё страшнее.

Словно я совсем не живой человек, а какой-то предмет без души и тела. Бездушная машина.

Пытаюсь приоткрыть свои губы и издать хотя бы один-единственный звук, мычание… Хоть что-то, чтобы знать, что я не умерла. Что я жива, просто сейчас, возможно, не могу пошевелиться. Может быть, я в больнице, прикована к кровати. Или во сне со мной случилось что-то — не помню, как это называется, когда после глубокого сна человек некоторое время не может двигаться. Так, надо успокоиться и попытаться позвать на помощь. Но у меня ничего не выходит. Я даже губы не могу разлепить. Они не подчиняются мне никоим образом. И это наводит на меня ещё больше паники, страха.

В уголках глаз собираются слёзы отчаяния от того, что я ничего не могу сделать: не могу вспомнить, пошевелиться, издать какой-то звук. Совершенно ничего. Тонкой струйкой ускользает с моих ресниц солёная негодяйка: касается кожи, скользит дальше, лаская висок, волосы, а потом падает в пустоту.

Снова напрягаю память, желая вспомнить хотя бы своё имя и как выгляжу, но в ответ лишь появляется боль, которая начинает стучать у меня в висках, принося мучительный дискомфорт, от которого хочется сбежать, но я не могу.

Неожиданно кто-то трогает меня за руку: нежно, осторожно, совсем ласково, будто я самое настоящее для него сокровище. И это даёт мне надежду на то, что я всё же жива, что я ему нужна. Потому что если бы это было совсем не так, то ко мне бы так никто не прикасался.

Напрягаю мышцы, пытаясь задержать это чувство, ухватить, которое разливается по всему моему организму, унося из моего тела боль, на место которой приходит умиротворение, покой, и, наконец, тепло. Всё то, что я так яро хотела почувствовать, чтобы исчез этот прохладный ветерок, который приносит озноб и мурашки.

Но ощущение тут же исчезает, и вновь возвращается холод, от которого я замерзаю, и мне хочется крикнуть, чтобы вновь ко мне прикоснулись, чтобы вернуть те чувства, задержать ещё на мгновение, что разливаются во мне раскалённой лавой.

Чувствую, как, начиная с кончиков пальцев ног, ко мне подбирается холод, колет, поднимаясь всё выше и выше. Будто сама смерть обдувает моё тело своим морозным дыханием. Морщусь. Хочется скинуть это чувство с себя.

Озноб пробирается всё выше, как и мой страх, который набирает обороты, и я не могу ни спрятаться от него, ни справиться с ним. Сейчас я слишком слабая, чтобы бороться с тем, чего не вижу, но ощущаю. Только лишь могу гадать, что это на самом деле. Но даже сейчас у меня нет совершенно никаких мыслей.

— Аля, — слышу голос совсем рядом.

Это происходит так неожиданно, что я бы вздрогнула, если бы могла. До боли знакомый, родной, этот голос дарит мне долгожданное тепло, и я пытаюсь ухватиться за него, как за спасительную соломинку, удержать. Мысленно прошу, молю, чтобы он не исчезал, чтобы сказал ещё что-то.

— Аля, — голос всё ближе и громче.

Но я не понимаю, к кому обращаются. Ко мне?

Меня так зовут?

Хоть я и не знаю этого точно, но чувствую — это моё имя, только сказано как-то по-особенному, с такой теплотой, любовью, заботой, которую я никогда не чувствовала, не знала.

Откуда я могу об этом знать, если ничего не помню?

Это подсказывает мне моё сердце, которое начинает трепетать, биться, словно сумасшедшее, о грудную клетку, пытаясь дотянуться до того, кто меня зовёт. Так будто пытается вытянуть меня из этой тьмы наверх — к свету, где будет именно он.

Я не знаю, что это за чувство, но этот человек мне дорог. Дорог где-то в глубине моего сердца. Пытаюсь заглянуть глубоко в душу, чтобы найти ответы на все вопросы. Вспомнить того, кто так отчаянно меня зовёт, пытаясь разбудить.