— А ты о чем хочешь просить меня? — обратился Мамай к Проклу Ивановичу, стоящему рядом с тверским князем со смиренно прижатыми к груди ладонями. — Ты князь или боярин?

Аудиенция происходила в просторной юрте из белого войлока. Мамай восседал на небольшом возвышении, сложив ноги калачиком. На нем был роскошный шелковый халат с яркими разноцветными узорами, с широкими рукавами до локтя. Его гладко выбритая голова была покрыта круглой шапочкой темно-красного цвета. На шее у Мамая висело ожерелье из драгоценных камней, пальцы его были унизаны золотыми перстнями. За широким поясом Мамая торчал кинжал.

Посреди юрты были сложены подарки, привезенные двумя князьями-просителями с целью расположить к себе всесильного золотоордынского темника. Тут были связки куньих, лисьих и беличьих мехов, добротно сработанная стальная кольчуга, украшения из серебра и речного жемчуга, чеканные блюда и чаши, ларцы с серебряными монетами.

Узкоглазые приближенные Мамая сидели вдоль закругленных стен шатра, упираясь спинами в легкие каркасы из сколоченных крест-накрест длинных реек. Эти каркасы и изогнутые тонкие жерди, установленные по кругу, являлись основанием степного жилища, на которое укладывался войлочный покров.

Когда кривоногий толмач в стеганом чапане заговорил с Проклом Ивановичем, переведя ему на русский вопросы Мамая, то у того от растерянности поначалу отнялся язык. Михаил Александрович сердито зыркнул на Прокла Ивановича, мол, не стой истуканом, отвечай Мамаю! Иначе нам обоим не поздоровится!

— Я состою в свойстве с князем Дмитрием, государь, — промолвил Прокл Иванович, не смея поднять глаза на Мамая. — Моя родная сестра была замужем за родным дядей Дмитрия, который умер от чумы лет пятнадцать назад. Сестра моя жива и поныне. Она и сын ее Владимир пользуются благосклонностью Дмитрия. Меня же Дмитрий лишил стола галицкого, хотя удел сей мне достался по родовому праву. — Прокл Иванович облизал пересохшие от волнения губы и продолжил, по-прежнему глядя себе под ноги: — Прибыл я сюда, светлый хан, дабы рассказать тебе о беззакониях, творимых московским князем. И еще хочу получить из рук твоих ярлык на владение Галичем Мерским.

Темные раскосые глаза Мамая метнулись в одну сторону, потом в другую, словно быстрые молнии; по лицам своих мурз и эмиров Мамай видел, что все они единодушно стоят за то, чтобы осадить зарвавшегося князя Дмитрия, отнять у него владимирский стол.

— Будешь ли ты исправно доставлять дань в мою ставку, коль я вручу тебе Белое владимирское княжение? — Мамай взглянул на Михаила Александровича. Услышав из уст тверского князя утвердительный ответ, Мамай милостиво добавил: — Ты мне по сердцу, Михайло-князь, дам тебе ярлык на великий стол. Будешь первым князем на Руси! Сможешь посчитаться с Дмитрием за все свои обиды.

Михаил Александрович отвесил поклон Мамаю.

Прокл Иванович от радости упал на колени, уткнувшись лбом в мягкий ворсистый ковер, когда толмач объявил ему волю Мамая.

— Получишь и ты, князь, ярлык на владение Галичем, — сказал низкорослый толмач.

Михаил Александрович возвратился домой в сопровождении ордынского посла. Этим послом стал эмир Сары-Ходжа, входивший в ближайшее окружение темника Мамая. Сары-Ходжа был коварен и изворотлив. Прежде чем сблизиться с Мамаем, он успел послужить нескольким золотоордынским ханам и даже поспособствовал убийству двоих из них. Кровавая неразбериха вокруг ханского трона в Сарае вынудила Сары-Ходжу примкнуть к Мамаю, могущество которого стремительно возрастало.

Сары-Ходжа владел обширными пастбищами в междуречье Дона и Волги, на которых паслись несметные стада скота и табуны лошадей. В подвластный Сары-Ходже улус входило больше двадцати кочевий, которые могли выставить около десяти тысяч всадников. Мамай доверял Сары-Ходже многие важные дела, в том числе и посольские поручения.

Отправляя Сары-Ходжу на Русь вместе с тверским князем, Мамай велел ему взять с собой отряд конницы, дабы защитить Михаила Александровича от возможных враждебных действий со стороны московского князя. На этом же настаивал и сам Михаил Александрович, не забывший, как московляне применяли ратную силу в споре с суздальскими князьями за владимирский стол. Мамай уполномочил Сары-Ходжу присутствовать при обряде восхождения Михаила Александровича на великое княжение Владимирское, дабы все было честь по чести. Сары-Ходжа должен был проследить, чтобы все прочие князья присягнули новому великому князю. И прежде всего это был должен сделать московский князь.

Добравшись до Твери, Сары-Ходжа первым делом известил Дмитрия Московского, что ему надлежит прибыть во Владимир и склонить голову перед Михаилом Александровичем, получившим ярлык из рук Мамая. Приглашались во Владимир и остальные русские князья.

Прознав о приготовлениях Михаила Александровича к восшествию на владимирский стол, Дмитрий повелел боярам, купцам и черным людям по всем градам, зависимым от Москвы, целовать крест на верность ему, князю московскому. Дмитрий бросил клич для сбора рати, дабы не допустить Михаила Александровича и людей его во Владимир.

Ордынский гонец, вернувшийся из Москвы, привез Сары-Ходже горделивый ответ Дмитрия: «К ярлыку не поеду, Михаила на княжение Владимирское не пущу, а тебе, посол, путь свободен. Езжай, куда хочешь!»

Грозные слова Дмитрия были подкреплены выступлением московской рати, вставшей заслоном на нерльском водном пути. Это была самая удобная дорога из Твери до Владимира. Близ Переяславля-Залесского находился волок, по которому можно было перетащить суда из Нерли Волжской в Нерль Клязьменскую. На этом волоке московские полки и разбили свой стан.

Раздосадованный Михаил Александрович, поняв, что во Владимир ему не пробиться, ринулся с войском на Бежецк, где сидел наместник московского князя. Бежецк и волости вокруг него лежали в верховьях реки Мологи к северу от Тверского княжества.

Сары-Ходжа отправился в Москву, желая своими глазами узреть ее каменные стены и молодого князя Дмитрия, осмелившегося открыто воспротивиться воле Мамая. Прежде такого никогда не бывало, чтобы кто-то из русских князей посмел на равных разговаривать с Ордой!

* * *

— Ты чего с застолья ушел, брат? — Дмитрий взирал на Владимира, прислонившись плечом к массивной дубовой колонне, подпиравшей потолочную балку. — Иль тебе разносолы мои не по вкусу?

Сидевший на скамье Владимир ответил, не глядя на Дмитрия:

— Надоело мне смотреть, как ты стелешься и заискиваешь перед послом Мамаевым. Ты ведь великий князь, а не холоп! Противно мне стало, брат, слушать твои угодливые речи, вот я и ушел с пира. Не кланялся я татарам допреж — и впредь не стану им кланяться! А ты давай умасливай Сары-Ходжу, вейся вьюном перед ним, расточай ему похвалы, может, он и замолвит за тебя словечко перед Мамаем. — Владимир криво усмехнулся.

— Та-ак, вот оно в чем дело! — проговорил Дмитрий, отделившись от колонны и прохаживаясь по светлице от стены до стены. Его голос зазвучал с насмешливо-язвительными нотками. — Братанич мой брезгует сидеть за одним столом с татарскими вельможами, а мое гостеприимство он резко осуждает. По-твоему, мне не следовало Сары-Ходжу и на порог пускать, так, что ли?