– В больницу к Котенкину, – ответила я, не глядя, мне было просто не до нее.

– Ты не находишь, это слишком – решать личные дела в рабочее время? – процедила Гюрза. – У Котенкина, знаешь ли, собственная супруга есть, чтобы в больнице сидеть. Как бы вам у изголовья не столкнуться…

Я взглянула на нее в удивлении – как можно говорить такое в данный момент? Но меня опередил Кап Капыч.

– Да пошла ты! – рявкнул он Гюрзе таким басом, что люстра задрожала, принтер на моем столе включился сам собой и начал что-то печатать, а Гюрзу ударной звуковой волной выдуло в кабинет и захлопнуло дверь.

К Мишке нас, разумеется, не пустили. Дали только посмотреть на него в окошко палаты реанимации. Мишка лежал на высокой кровати, такой несчастный и опутанный проводами. Глаза его были закрыты.

«Надежда есть», – коротко ответил врач на все мои причитания и вопросы.

В машине я молчала, собираясь с мыслями – прикидывала, что скажу Главному. Но перед глазами стояло лицо Мишки Котенкина, и в голову не лезло вообще никаких мыслей.

Вернувшись из больницы, я на секунду зашла в свой отдел, достала из стола конверт желтой плотной бумаги и под удивленными взглядами сотрудников решительно направилась на четвертый этаж.

Распахнув дверь приемной, отмела легким движением фотомодель, бросившуюся навстречу с истошным криком: «Александра Юрьевна! Вам не назначено!» – и ворвалась в кабинет Главного.

Не обращая ни на что внимания, видя только удивленные глаза главного редактора, я шлепнула ему на стол документы Ахтырского и, последним усилием воли удерживаясь от истерики, бросила:

– Вот! Это нужно немедленно напечатать!

Брови Главного полезли наверх. Рядом раздался злобный окрик:

– Петухова, ты что себе позволяешь?

Обернувшись на этот голос, я увидела Гюрзу, которая сидела в кресле сбоку от редакторского стола с лицом, покрытым пятнами нервного румянца. Прибежала жаловаться, стерва, на меня и на Кап Капыча! И почему только Главный ее слушает?

– Постойте, Анфиса Николаевна, – остановил ее Главный нетерпеливым жестом.

Он надел очки и углубился в чтение бумаг. Через секунду подняв на меня глаза, он сказал:

– Это бомба. Как эти документы к вам попали?

– Долгая история.

– Если мы не можем объяснить их происхождение, напечатать их очень непросто. Нужны доказательства подлинности этих документов.

– Мы начали проверять объекты по этому списку, – заговорила я, держась из последних сил, – точнее Котенкин начал их проверять… Ему подстроили катастрофу. Он лежит в реанимации.

Больше говорить я не могла, разрыдалась.

Главный редактор суетился около меня, срочно вызванная фотомодель принесла минеральную воду и валерианку. Гюрза сидела в своем кресле, злобная… как гюрза, а я тряслась от рыданий и не могла взять себя в руки.

– Не расстраивайтесь так, Александра Юрьевна, – пытался успокоить меня Главный, – я звонил в больницу, жизнь Котенкина уже вне опасности.

– Авария подстроена, – сквозь слезы сообщила я, – еще вчера тормоза у него были в полном порядке.

– Вы уверены? – колебался Главный.

– Он сам подтвердит, если… когда очнется.

– Так, – протянул Главный. – А теперь вытрите слезы и расскажите мне подробно все об этих документах. Хватит плакать, девочка, надобно работать.

Я послушно вытерла слезы и красноречиво поглядела на Гюрзу. Виталий Андреевич перехватил мой взгляд и вполголоса вежливо сообщил Гюрзе, что они с ней закончили разговор, а если будут еще какие-нибудь вопросы, то решат они их в рабочем порядке. Гюрза нехотя направилась к двери, одарив меня на прощание взглядом медузы Горгоны.

После ее ухода я незаметно ощупала свои руки и ноги, убедилась, что не окаменела, и повернулась к Виталию Андреевичу. Он протягивал мне стакан минеральной воды. Я отхлебнула глоток и поведала ему о смерти директора «Домовенка» Бориса Борисовича Ахтырского, которая произошла буквально у меня на глазах, о том, как мы с Мишкой съездили в морг, чтобы узнать причину смерти, и о том, как неизвестная женщина, представившаяся любовницей Ахтырского, отдала мне желтый конверт с документами.

Рассказывая, я старалась, чтобы Главный не догадался о том, что у меня нет никакого секретного информатора и что ввязалась я в это дело совершенно случайно.

Выслушав меня, Виталий Андреевич надолго задумался. Потом он еще раз просмотрел документы, сделал для себя несколько пометок и сказал мне:

– Относительно смерти Ахтырского – я подключу свои каналы. Узнаем, отчего он умер. Документы производят впечатление подлинных. То, что при проверке этих документов на Котенкина совершили покушение, – доказательство их подлинности. Будем печатать. Это бомба! Настоящая бомба!

Домой в этот вечер я была идти не в состоянии, а развлекаться в компании друзей или одного друга – тем более. Я просидела в редакции до последнего звонка и уныло побрела все же в сторону дома.

Выйдя из метро, я остановилась. Хотелось напиться горячего чаю с ватрушкой и чтобы в ватрушке было много-много корицы… А потом залечь на диван с какой-нибудь ерундой или включить телевизор и тоже смотреть ерунду, но только чтобы интересную… Главное – не думать ни о чем.

Сейчас мне кажется, что если бы я сумела взять себя в руки, то уже тогда догадалась бы обо всем, но я предпочитала отодвигать от себя очевидное и прятать голову под крыло, как страус.

Ужасно не хотелось встречаться с Петром Ильичем и с мамулей, и я, как утопающий за соломинку, уцепилась за Ираиду.

Ираида живет в трех остановках от нашего дома, не зря она таскается к нам так часто. С Ираидой можно болтать ни о чем, можно вообще не разговаривать – она не обидится. Вообще, она человек очень легкий, очевидно, за это и любят ее мужчины. Заодно выясню, как там продвигается следствие по делу утопленной соседки.

Я приободрилась и пошла по направлению к Ираидиному дому самым длинным путем.

Но по приходе с грустью заметила, что света в Ираидиных окнах нет. Стало быть, Ираида где-то гуляет. На всякий случай я поднялась на лифте наверх и позвонила в дверь. Естественно, никто не открыл.

Я стояла у подъезда, собираясь уже уходить, как вдруг подъехал автомобиль, из него вышел солидный такой дядечка, с достоинством оглянулся по сторонам и неторопливо открыл дверцу Ираиде. Мужчина был не молод – за полтинник явно перевалило, но широк в плечах и крепок на вид. Был он в штатском, но, подготовленная Ираидой, я сразу же определила в нем подполковника полиции.

Я подумала, что сегодня мне разговор с Ираидой не светит, и отступила подальше. Впрочем, парочка меня и не заметила. Подполковник взял Ираиду за руку и долго и проникновенно что-то говорил вполголоса. Ираида засмеялась грудным смехом, потом чмокнула его в щеку и побежала по ступенькам подъезда легко, как девочка, а подполковник сел в машину и уехал, чем немало, надо сказать, меня удивил.