Женя все еще собиралась с мыслями, когда ожил ее мобильник, а на экране высветилось имя вызывающего абонента. Логунов!

Ее лицо тут же просветлело и даже осветилось легкой, кокетливой улыбкой. Ссутуленные плечи расправились, спина распрямилась, и вся она преобразилась до такой степени, словно по мановению волшебной палочки драная уличная кошка вдруг превратилась в избалованную, холеную породистую особь.

– Алло? – промурлыкала Женя в трубку.

– Женечка, как я рад слышать ваш голос, – как всегда, галантно начал разговор записной сердцеед. – Представьте себе, вчера мне пришлось срочно выехать в Москву, и эта поездка лишила меня счастливой возможности видеть вас. Надеюсь, сегодня вы не откажете мне в счастье поужинать с вами? Любой ресторан, любые капризы за это удовольствие, – вел медоточивые речи фармацевт-искуситель.

Но сегодня Женю не нужно было долго уговаривать. Ей просто необходимо было получить положительные эмоции, услышать уверения в своей полной и абсолютной неотразимости, возможно, даже и не очень искренние. После разговора с Володей ее уверенность в себе и правильности собственной версии несколько пошатнулись, а потому срочно требовался допинг. Дав согласие на еще один ужин, Женя употребила оставшийся до встречи с Логуновым час на наведение сногсшибательной, бьющей наповал красоты.

Александр Логунов пребывал в тревоге. Сегодня днем, а точнее, вечером он случайно стал свидетелем того, как бывшая секретарша Кольцова садится к Жене в машину. В первые мгновения он так растерялся, что даже двинулся автоматически к проходной, поскольку только что вернулся с важной встречи в комитете здравоохранения и собирался еще поработать, но, к счастью, вовремя очнулся и успел вырулить со стоянки, прежде чем потерял машину журналистки из виду.

Со дня смерти Кольцова прошло уже без малого три недели, а вопрос с назначением нового генерального так и не был решен. Что само по себе было плохим признаком. Что было еще более неприятным, в последний раз, когда он звонил Пыжову, соучредителю «Фармнекста», чьим «человеком» он был на производстве, тот коротко и, как показалось Александру Прокофьевичу, раздраженно посоветовал ему не дергаться и зря не трезвонить, а спокойно ждать решения вопроса. Он, Пыжов, и так делает, что может.

К тому же, как показалось Александру Прокофьевичу, Тютелев, их финдиректор, стал как-то косо и насмешливо на него поглядывать, словно смог пронюхать что-то такое, что самому Логунову было неизвестно. В целом обстановка складывалась тревожная и неопределенная. И если в итоге этих проволочек он не получит места генерального, то вполне возможно, что Кольцову было бы лучше и не умирать.

Проследив за тем, как журналистка высаживает возле дома Аллу Анатольевну, Логунов долго сомневался, звонить секретарше или нет. Но потом справился с паникой и решил оставить беседу с ней до утра. А вот журналистку без присмотра оставлять непозволительно. Пора заканчивать эти игры. Или он укладывает ее в койку, и она становится ручной и управляемой, или ситуация может выйти из-под контроля. Никакой скандал, даже малейшее негативное упоминание в прессе их предприятия или любого из сотрудников не должно сейчас повлиять на его назначение. И уж тем более надо всячески пресекать интерес Потаповой к смерти Кольцова и разработкам «Фармнекста». Ее интерес к исследовательскому комплексу чреват катастрофическими последствиями, во всяком случае, для него. Надо выяснить, что точно ей понадобилось от «Фармнекста», а вдруг это чей-то заказ? Тогда чей? Вот уж что им всем сейчас совершенно не нужно, так это посторонний назойливый интерес.

В таком вот настроении Александр Прокофьевич подъехал к невысокому, желтому, кособокому флигелю, в котором проживала звезда скандальной журналистики. Сегодня он не поскупился на букет, это было грандиозное сооружение из роз, бабочек, орхидей и еще какой-то неведомой флоры, которое обошлось ему ни много ни мало в восемь тысяч. Да и сам фармацевт на этот раз предпочел уделить особое внимание своей внешности и даже прихватил с собой особый парфюм, к чему прибегал крайне редко, в случае если естественные чары не работали.

Когда Женя выпорхнула из арки дома, ни одна морщина не омрачала ясного чела Александра Прокофьевича. Ни один случайный свидетель этой сцены, вроде майора Суровцева, пересекавшего в этот момент переулок и случайно бросившего взгляд в сторону Жениного дома, не усомнился бы в том, что статный, элегантно одетый мужчина с огромным роскошным букетом безумно, искренне и страстно влюблен в худенькую изящную шатенку, так мило зарумянившуюся в ответ на галантное приветствие.

Но Суровцев все же усомнился. Он остановился на углу переулка и с интересом наблюдал за встречей парочки, потом достал из кармана сигареты и, не полагаясь на собственную память, записал на пачке номер машины. Дождавшись, когда самодовольный хлыщ, усадив Евгению в машину, тронется с места, Суровцев засунул сигареты в карман и продолжил свой путь в магазин за картошкой. Ибо давно известно: раннее возвращение домой со службы вовсе не сулит продолжительный и заслуженный отдых, а лишь обеспечивает хозяйственными хлопотами и заботами, которых вполне можно было бы избежать, отсидевшись на службе.

Женя таяла в греющих лучах нежных многозначительных взглядов, которыми щедро одарял ее красавец фармацевт. Ей было настолько легко, комфортно и упоительно в обществе Логунова. Он так ловко обволакивал ее пеленой комплиментов, намеков и касаний, что она уже совершенно забыла и об адвокате Скрябине, и о Марине Кольцовой, о своих версиях, эфире и прочих заботах и волновалась только о том, как долго еще сможет держать оборону.

На этот раз Логунов повез ее в марокканский ресторан, наполненный запахом пряностей, благовоний и атмосферой томной неги. Жене почти ежесекундно приходилось напоминать себе о том, что чем дольше она будет являть собой неприступный бастион, тем дольше сохранится интерес к ней Логунова.

Что-то шло не так. Сидящая напротив девица явно была к нему неравнодушна. Он видел это, чувствовал. Но каждый раз, когда он приближался к заветной грани, когда, казалось, еще мгновение, и она упадет к его ногам, готовая на все, что-то неуловимо менялось, и он снова оказывался за невидимой, проведенной ею, чертой. Логунов все больше распалялся, он уже забыл о том, что привело его в этот вечер в душный, сумрачный, заваленный подушками, закутанный драпировками, словно восточный шатер или напыщенный будуар, зал ресторана. Он лишь видел перед собой ускользающую, неуловимую, а оттого более притягательную женщину, которая дразнила его, не даваясь в руки. Он задействовал все свое обаяние, опыт, весь запас фантазии и харизмы, но цель была так же недосягаема, как и в начале вечера. Логуновым завладел азарт. Он завоюет ее, и точка. И сможет сделать это сам, без всяких ухищрений. Никакого парфюма. Лишь он и она. И посмотрим, кто сдастся первым.

Ночь Логунову пришлось провести в одиночестве, но его согревала память об умопомрачительном поцелуе, который он на прощание подарил Жене и от которого, он знал это наверняка, ее кровь забурлила в жилах горячим обжигающим потоком. Единственном за вечер поцелуе, а потому особенно драгоценном.