— Было очень приятно, что вы согласились приехать, доктор, — с придыханием шептал Эрик Мортинс.

Нордвуд даже видел, как он схватил Роквул за руку, поднося ее к губам. Женщина не сопротивлялась и принимала эти слащавые ухаживания, наплевав на свои принципы.

— Спасибо, чаепитие было очень увлекательным, — прошептала женщина.

— Значит, послезавтра я навещу вас в то же время? — проворковал Эрик.

— Да, я буду вас ждать после обеда, — бросила на прощание Бэатрис и скрылась за дверью.

Еще ни разу Лиам не ощущал себя так глупо, сжимая в руках охапку подсолнухов. Он счел, что такой нестандартной даме как Беатрис не подойдут банальные розы. Злился на свою нежданную романтичность, на цветы, раздражавшие теперь и видом и цветом и запахом.

Задыхался от гнева, глядя как женщина, которую он с чего-то захотел поразить, нежна и покорна рядом с другим. Что злило его, Лиам так и не понял. То ли факт, что от Эрика Мортинса доктор не шарахалась как от прокаженного. Улыбалась ему и не смотрела волком… Несчастные цветы улетели в сугроб, роняя лепестки на сверкающий снег.

Лиам никогда не умел красиво говорить и ухаживать. Вот. И начинать, видимо, не стоило.

Мортинс, как я и ожидала, оказался занудой. И паникером. Таких мужчин видно за километр, и я привыкла сразу замечать их в толпе пациентов. Такие, врываются в кабинет и визжат, о скорой кончине, имея в анамнезе занозу в пальце. У Мортинса была сыпь. И он гордо продемонстрировал ее мне, с явной надеждой поразить местом ее расположения.

Я постаралась не хихикать и с каменным лицом изучила «пострадавший» орган. Видимо, Мортинс им гордился.

Честно, меня всегда забавляла привычка некоторых дам измерять добродетели мужчин в сантиметрах. И восхищаться этим. Глупо, на мой взгляд, и не дальновидно. На спине мы проводим не так уж и много времени, а жить, тем не менее, приходится не только в постели. И в жизни «вертикальной» на первый план выходят совсем другие качества.

— Это не серьезно, — спокойно заявила я, снимая перчатки, — жить будете. Долго, счастливо, и в полной комплектации. Я выпишу вам уколы.

Мужчина просиял. Рассыпался в комплиментах. А когда услышал про лечение уколами… принялся умолять, не приглашать его в больницу. Понятное дело, что сыну мэра не хотелось мелькать перед горожанами возле больницы. Да еще и с такой пакостной болячкой. Меня оставили на чаепитие.

— Должен признать, доктор, — ворковал мэр, подливая мне чай, — ваше появление всколыхнуло наше болото.

Мы сидели в гостиной, у огромного панорамного окна во всю стену. Помпезный дом. Я бы даже сказала до неприличия помпезный, если сравнивать с теми бревенчатыми домиками, что виднелись за окном. Дом мэра был образцом того вида роскоши, к которой тянуться люди лишенные вкуса, выросшие в низах и внезапно разбогатевшие. Здесь была и лепнина, выполненная добротно, но без изящества. Была жуткая люстра из оленьих рогов, от вида которой меня бросало в дрожь, а от мыслей о загубленных животных — подташнивало. Я не была ханжой и принимала необходимость людей охотиться. Но убийство ради убийства… Нет. Мне этого не понять.

— Лингро мирный и милый городок, — сдержанно произнесла я, изучая рисунок на чашке, — это скорее оплот покоя в нашем спешащем мире.

Мои слова позабавили мужчин. А именно отца и сына Мортинс, кроме них, в доме была лишь горничная и лакей. Отец и сын были очень похожи. Только мэр был солидной копией сына, с животиком и пышными усами. Привычкой густо помадить волосы страдали оба. Увы. От этого лакового блеска у меня начинали болеть глаза.

— И вас не пугают тайны Лингро? — чинно спросил Эрик Мортинс, — все эти чудища. Скелеты…

— Пугают, конечно, — пожала я плечами, — Чудища бесспорно больше скелетов меня пугают. Со скелетами я привыкла работать. А чудища… Мистер Нордвуд все же маг. Чудовища по его части.

Мужчины переглянулись. Я заметила неприятную улыбку, скользнувшую по губам мэра. Я и ранее заметила, что мэр и его сын очень холодно держались рядом с Нордвудом, но явную неприязнь не высказывали.

— Мистер Нордвуд видит чудищ там, где их и быть не может, — усмехнулся Эрик, — вам же известно, как он попал в Лингро?

Я как раз ковырялась в пироге. Вкусном, кстати. С яблоками и взбитыми сливками. Сдобренный корицей и коричневым сахаром.

— Я мало интересуюсь биографией жителей города, — мягко улыбнулась я.

Это был намек, что я не собираюсь ковыряться в чужом грязном белье. Но, Мортинсы явно были настроены «открыть мне глаза» на прошлое шерифа. Пришлось отложить ложку и прикинуться заинтересованной. Я не любитель сплетен. Мужчины- сплетники, на мой взгляд, зрелище совершенно отвратительное.

— Говорят, по его вине погибло два отряда человеческих солдат, — как бы между прочим сообщил мне Эрик, — он повел в атаку новобранцев. Не дождался подмоги товарищей — магов. Решил легко заработать славу. А получил выгорание, разжалование. Его-то и списали сюда только из уважения к былым заслугам.

Честно. Я была шокирована. Нет. Не услышанной информацией. Я не имею привычки верить всему, что люди болтают. Я не держала в руках бумаг с военными отчетами. Не видела своими глазами Нордвуда в те дни.

Меня поразило, как легко эти двое обливают Нордвуда грязью. Шериф уже десяток лет живет в этих краях, заслужил уважение жителей Лингро. Не может быть, чтобы такой человек был в прошлом негодяем. Натуру не спрятать. Она рано или поздно проявится подлостью или иной гнилью. Гай тоже на людях изображал примерного мужа. Но, многие знали ему цену.

— Думаю, судить прошлое, дело не благодарное, — пробормотала я куда-то в пирог, — а война вообще место, где гибнет все. Даже истина. Порой, то, что кажется подлостью или глупостью — единственный путь спасти ситуацию.

— Вы защищаете военных преступников? — удивился Мортинс- старший.

— Я предпочитаю не судить о том, о чем знаю из слухов, — улыбнулась я в ответ, — не думаю, что будь шериф преступником. Его бы оставили на свободе.

И не может мужчина, который робеет смотреть в глаза даме, быть самодовольной тварью, ломающей чужие жизни. Он груб, порой несдержан… Но, я научилась видеть тех, кто способен причинить боль другому. Это читается во взгляде, манерах… улыбке. Гай был безупречен. Идеален до дрожи в коленках.

Чаще всего стремятся быть идеальными те, кому есть, что скрывать от посторонних. Быть собой удел сильных и смелых. Им претит носить маски. Таким я и видела Нордвуда эти дни. Человека, безусловно, сложного, но явно порядочного. И, судя по слухам, оклеветанного. Откуда взялась эта уверенность? И эта злость на Мортинсов? Но мне захотелось сбежать из этого дома, пропахшего розами. И отмыться.

— Уже темнеет, — шепнула я, глядя в окно, — вы отвезете меня домой, мистер Мортинс?

Он только, молча, кивнул. Засуетилась прислуга. Мы вышли в прохладный сумрак, наполненный шелестами и шорохами. Блеском снега и лунными бликами на низких крышах домов. Пахло сыростью, мхами, намокшей корой. Не хотелось болтать. Бессмысленная трескотня Мортинса раздражала. В голове были мысли о Лиззи. О ее словах… О Нордвуде, с которым я обещала «поговорить».