Проснулся я на рассвете легко, а выходить из теплой машины не хотелось. Но не пропускать же утреннюю зорьку! Пересилил лень, встал, разбудил спящих в палатке и уселся раздувать костер. Огонек выпрыгнул, как чертик из тлевших углей и побежал по сухому тростнику, который я наложил сверху золы. Пламя разгорелось быстро. Через пять минут чайник уютно шипел и мурлыкал. Над омутом рос старый кривой вяз. Под ним мы и устроили столовую. Раскладной столик и стулья – приятная вещь на природе. Позавтракав, быстро надули лодки. Рыбачить поплыли вдвоем, я и сын физика. Сам физик любил бывать на рыбалке, но удил мало. Сперва меня это раздражало, и я пытался склонить его к нашему делу, но потом понял, на хозяйстве мой друг незаменим. Он, и вправду, умел все и от работы никогда не отказывался. За что и получал. Чистка рыбы, мытье посуды, утилизация мусора – ложились на его плечи. Делал он эту работу безропотно и с видимым удовольствием. Но, оставшись на берегу, все же удочку забрасывал и иногда ловил одну-две рыбешки.

Мы расплылись в разные стороны. Юный музыкант погреб вниз по течению и растворился в тумане. Я встал за перекатом. На червяка сразу схватила крупная плотва, за ней красноперка. Обе граммов по двести. Больше поклевок не наблюдалось. Я бросил под берег и поймал окунька, затем еще. Но окуньки шли мелкие, и мне это быстро надоело. Пшеницу, распаренную в термосе, я тоже прихватил. Встав на тихую яму, и бросив подкормку, я закурил и затаился. Подлещик подошел минут через пятнадцать.

Грамм по триста, четыреста. К одиннадцати набралось килограмм шесть, но ничего исключительного. Зато уха знатная. Днем удалось подремать, в четыре снова в лодку. Довольно быстро нашел стаю окуньков. Штук десять грамм по сто пятьдесят. Надоело, насадил живца. Утром приметил место, где била щука. Поклевка мгновенная, но прозевал, утащила живца в осоку и запутала снасть за листья кувшинки. Выругался и забросил снова. Ничего.

Пришлось доловить окуней. Штук двадцать в садке. Юный музыкант тоже приплыл с окунями и с порванной снастью. Крупный окунь ему не дался.

Окуней чистили всей компанией. Пекли их на сетке и выпили бутылку водки. За ужином все заметили странное движение вокруг нашего стола. Иногда что-то проносилось мимо с бешеной скоростью. Шуршание и писк не прекращались. Мы взяли корку хлеба и положили ее на гладкую глиняную площадку под вязом. Минуту подождали и навели туда фонарик. Три рыжие взлохмаченные крысы уплетали хлеб. От света фонаря они смылись. Теперь мы знали, кто создает шуршание и писк. Вместо войны мы объявили им мир и на третий день были вознаграждены доверием. Рыжая смешная крыса вывела пред наши очи свой выводок. Крысята не бежали за ней, а прыгали как кенгуру. Картина была настолько комичная, что мы прыснули. Крыса обиделась и больше своими крысятами не хвалилась.

Наступила последняя ночь рыбалки. Всю неделю мы ловили с переменным успехом. Крупная рыба не шла. Или мы не освоили водоем, или погода ей не нравилась. Утром я проснулся от тихого стука по крыше машины. Шел дождь. Он шел все утро и весь день. В три часа мы испугались, что поляны, а главное колеи, в древесных туннелях, размоет, и мы засядем. Решили выезжать. Жирный чернозем размок, и колеса буксовали. Приятель газанул, и педаль газа отвалилась. Я такого за двадцать лет шоферства не видал. Долго держали совет. Приварить педаль на месте было нечем. Выбраться без нее мы не могли. Ближайшего механика, которого я знал, звали Васей и жил он в последних дворах Уразова, за двадцать пять километров от нас. Ни физик, ни его сын дороги туда не знали. Не слишком и я представлял себе пеший маршрут, но решил идти. Физик предложил составить компанию, но я не видел смысла. Идти надо было сразу, чтобы застать Васю ночью. Утром он мог уехать. Механика я видел год назад, да и вообще видел один раз и представить себе его жизненное расписание не мог. Предстоял будний день. Вполне вероятно – он утром укатит и придется ждать до вечера. Мне выдали зонт. Злые струи дождя гнал резкий порывистый ветер. По полянам до моста я добрался резво. Ветер дул попутный и зонт не столько прикрывал от воды, сколько тянул меня своим парусом вперед. Зрелище я представлял собой еще то. За мостом дорога совершала поворот, теперь ветер бил мне в морду, и зонт тормозил и мешался. Пока я промок не до конца, желание скрыться от дождя зонт в открытом положении удерживало. По пустынному шоссе не нагнала ни одна машина. Надежда на попутку тихо гасла. Шлепая по лужам, я быстро промок. Больше от воды прятаться смысла не было. Зонт я закрыл. Идти стало легче.

Привычка к машине и отсутствие пеших походов и тренировок я осознал километров через пять-шесть. Ноги гудели, хотелось сесть в кресло. Но где его взять? Маршрут я себе представлял весьма приблизительно и, что иду правильно, уверенности не имел. На дороге ни транспорта, ни людей. Кому придет в голову шляться в сумерках по такой погоде? Хмурое темное небо прятало солнце, часов я никогда не ношу и обычно время ощущаю точно, но тогда чувство времени сбилось, и я не знал иду час, два, или десять. Наверное, я протопал больше половины пути, когда пришло второе дыхание. В походке появилась упругость, ритм прибавился. Темнело, и я не понимал, сгущаются тучи или заходит солнце. Вдали показались огни. Я тайно надеялся, что это Уразово, но, подойдя ближе, понял: другая деревня. До моей еще десять километров. В Уразово вошел в полной темноте. Село рассыпалось по склону отдельными хуторками, мелкими группами домиков и хат. Эта неорганизованная система тянулась на многие километры до Старого Оскола и заканчивалась целью моего похода – жильем механика Васи. Везде кромешная тьма и у редких хуторов одинокие фонари. Они не помогали ходьбе, а только слепили, и под ногами я ничего не видел. Лужи я давно не обходил, а пер напролом. Намокнуть больше было невозможно. Дурацкий зонт бессмысленно висел в руке. Мне чудилось, что я весь состою из дождевой воды. Адский голод, мучивший в середине дороги, притупился, и есть я уже не хотел. Вообще никаких чувств и желаний не осталось. Вот и дом супруги моего приятеля, который и вывел меня в прошлом году на Старый Оскол. Я знал, что его жена сейчас здесь. Желание постучать в ворота было огромное. Но я переборол соблазн. Войду, расслаблюсь и не сумею заставить себя доплестись до механика. Утром могу его проспать. Если бы по поселку шла нормальная улица, я бы давно добрался до места. Но такой улицы не имелось. По степи кружило множество песчаных дорог. Я скоро заблудился и несколько лишних километров проплутал. К шуму ветра и дождя прибавился злобный лай уразовских собак. Они передавали меня от одной к другой, и чем дальше я брел, тем больше псов брехало сзади. Последние метры протопал сомнамбулой. Как потом выяснилось, в окошко Василия я поступал далеко за полночь. Из чего следует – мой поход длился восемь часов. В доме Василия крепко спали. Только минут через двадцать зажегся свет, и в дверях появилась его заспанная физиономия. Василий долго не мог меня узнать. И не мудрено. Думаю, что и родная мать меня бы сразу не узнала. С мокрой бороды стекала вода, остатки волос залипли, глаза покраснели и слезились. Если учесть, что Вася видел меня один раз в прошлом году, да еще днем, при машине, то удивляться его рассеянности оснований нет. Механики вообще сильней запоминают машину, а уж по машине могут припомнить и хозяина. Наконец он врубилсяся. Я рассказал о нашем несчастии и, заручившись его обещанием начать день с нас, пошел к хате своих знакомых. Разбудить жену друга Лиду и ее мамашу оказалось непросто. Женщины наработались в саду и спали «без задних ног». Я с остервенением долбил в железные ворота, бил в деревянные ставни, лупил палкой по забору. И уже отчаялся, когда скрипнула дверь и появилась сонная хозяйка. Со страху (в доме только две бабы) долго спрашивала через забор, кто и зачем? Наконец, ворота открылись, и незваный гость был запущен во двор.