1. Бродить по платформе, поклевывая сигаретные окурки и прочие несъедобные предметы.

2. Испуганно взлетать перед каждым, проходящим по платформе, и устраиваться на балке под навесом.

4. Гадить.

5. Повторить.

Табло на платформе не работало, а на слух я объявлений не разбирал — мне понадобилась целая вечность, чтобы узнать в слове «экзема» — Эксмут, поэтому каждый раз, как подавали поезд, приходилось вставать со скамьи и расспрашивать окружающих. По причинам, не поддающимся разумному объяснению, британская железная дорога неизменно помещает табличку с пунктом назначения на стекле переднего вагона, что было бы очень удобно, если бы пассажиры ждали поезда на путях, но несколько осложняет жизнь садящимся в него сбоку. Как видно, и другие пассажиры не разбирали объявлений, потому что, когда наконец подали поезд на Барнстепл, перед служащим БЖД собралась терпеливая очередь, и каждый спрашивал, идет ли этот поезд на Барнстепл. В заботе об иностранцах поясню, что действие это выполняется согласно определенному ритуалу. Хотя бы вы прекрасно слышали, как кондуктор отвечал впереди стоящему, что это барнстеплский поезд, вы тем не менее должны спросить:

— Простите, это поезд на Барнстепл?

Когда он признает, что большой протяженный объект в трех футах справа от вас — это действительно поезд на Барнстепл, вам следует указать на него и простодушно уточнить:

— Вот этот?

И потом, при входе в вагон, непременно надо произнести, обращаясь ко всему вагону:

— Простите, это барнстеплский поезд?

На что большинство пассажиров ответят, что, по их мнению, это он, и только один мужчина, сидящий у окна с множеством свертков, засуетится, собирая вещи, и выскочит из вагона.

Садиться следует обязательно на его место, потому что, как правило, обнаруживается, что он забыл на скамье нечитанную газету, неначатую плитку шоколада, а порой и отличные овчинные перчатки.

Вот как вышло, что я отъезжал с эксетерского вокзала Сент-Дэвид, а мужчина, нагруженный свертками, бежал вслед за моим окном, выражая губами некие чувства, которых я не мог понять из-за толстого стекла, и перебирая свое новое имущество — «Дэйли миррор» и батончик «Кит-кэт». Перчаток, увы, не нашлось. Наши колеса простучали через эксетерские предместья и мы выехали на плодородную девонскую равнину. Мне как-то попалась в руки история выдры Тарки[21]— так она, видно, писалась в этих местах.

Яркая и неправдоподобно зеленая местность. Можно подумать, что в промышленности Британии основную долю составляет производство хлорофилла. Рельсы тянулись среди лесистых холмов, редких ферм и церквушек с квадратными башенками, напоминавших забытые на шахматной доске фигуры. Я скоро впал в блаженную лихорадку, какую всегда будит во мне движение поезда, и едва замечал названия остававшихся за окном деревушек: Пинхед, Вест-Статтеринг, Бакелайт, Хэм-Хокс, Шипшенкс…

Чтобы покрыть тридцать восемь миль до Барнстепла, у нас ушло полтора часа. Со станции я отправился в город через длинный мост над быстрым течением реки Toy. Полтора часа я кружил по узким торговым улочкам и по большому безрадостному крытому рынку, скудно украшенному прилавками с изделиями ручных промыслов. Я с удовольствием убедился, что задерживаться здесь не стоит. Барнстепл был когда-то большой узловой станцией с тремя вокзалами, однако теперь от них остался только один, поддерживающий ненадежную и редкую связь с Эксетером, да еще автобусная станция над рекой. На автостанции я нашел двух женщин, сидевших в кабинете за открытой дверью и ведущих разговор с выговором, характерным для этой части света.

Я осведомился об автобусах на Майнхед, расположенный милях в тридцати к востоку вдоль побережья. Они уставились на меня так, будто я спрашивал дорогу на Огненную Землю.

— Ой, в Манхд вы щас не попдете, никак, — сказала одна.

— После перрвого октябрря автобусы на Майнхед не ходят, — подхватила другая.

— А на Линтон и Линмут?

Они фыркнули, умиляясь моей наивности. Это же Англия, 1994 год!

— На Порлок?

Фырканье.

— Данстер?

Фырканье.

Все, что они могли мне предложить, так это доехать на автобусе до Байдфорда, а уж оттуда попробовать уехать куда-то еще.

— Может, у них есть ррейс на Скаррлет-Лонн, но наверрняка не скажшь.

— И много здесь таких, как вы? — хотелось мне спросить, но я промолчал. Еще у них в запасе имелся автобус на Уэстворд-Хо! но он мне не годился, потому что оттуда никуда уехать нельзя, да и перспектива провести ночь в столь восклицательном селении меня не привлекала. Поблагодарив, я удалился.

Остановившись снаружи в мучительных сомнениях, я думал, как мне быть. Все мои тщательно продуманные планы пошли насмарку. Я удалился в отель с затейливым названием «Ройял энд Фортескью», где заказал безмолвной и безликой официанке кофе и сэндвич с тунцом и раскопал в рюкзаке свое расписание. Оно сообщило мне, что у меня осталось двадцать три минуты, чтобы выпить кофе, съесть сэндвич и домчаться до станции, если я хочу успеть на поезд в Эксетер, откуда можно начать все сначала.

Я почти не жуя проглотил поданный сэндвич, в два глотка выхлебал кофе и бросился к станции, в ужасе от мысли, что мне придется провести ночь в Барнстепле. Я успел в последнюю минуту. Прибыв в Эксетер, я первым делом прошествовал к табло в решимости уехать первым же поездом, куда бы тот ни шел.

Так я оказался в руках судьбы, а она отправила меня в Уэстон-Сьюпер-Мэр.

Я вижу три причины никогда не быть несчастным. Первая — вы родились. Это само по себе замечательное достижение. Знаете ли вы, что ваш отец при каждой эякуляции (а у него их было немало) производил этак примерно двадцать пять миллионов сперматозоидов — достаточно, чтобы за пару дней удвоить население Британии? И вам, чтобы родиться, нужно было не только оказаться среди немногочисленных выбросов спермы, у которых вообще был шанс преуспеть — уже неплохо, — но и выиграть гонку у 24 999 999 извивающихся шустрых претендентов, пустившихся вплавь через Английский канал вагины вашей матери в стремлении первыми достичь плодородного яйца Булони. Очень может быть, что рождение — главное достижение в вашей жизни. И не забывайте — вы вполне могли бы уродиться плоским червем.

Вторая — вы живы. На кратчайший миг вечности вам дарована волшебная привилегия — существовать. Бесконечные эпохи вас не было. Скоро вас снова не будет. То, что вы сейчас, в этот неповторимый во веки веков миг сидите, читая эту книгу, закусывая леденцами, мечтая о жаркой ночи с той стильной особой из кредитного отдела, задумчиво обнюхивая свои подмышки или чем вы там сейчас занимаетесь — просто существуете, — уже чудесно до невероятия.