– Послушайте, я хочу сделать вам одно признание.

– Я здесь затем, чтобы выслушать вас, – ответила Грейс, более внимательная, чем когда-либо.

– Насколько возможно, это должно остаться между нами, договорились?

– Насколько возможно, обещаю.

Нат Бравекод расстегнул воротник рубашки, словно беря паузу, чтобы сформулировать свою мысль:

– Лично я убежден, что эта история с исчезновением детей имеет в своей основе совершенно реальную катастрофу. Иначе рассказ о ней не запечатлелся бы в коллективной памяти. Произошло нечто ужасное и из ряда вон выходящее, это бесспорно. Но, в отличие от всего, о чем рассказывают здесь, в музее, я думаю, современники прекрасно знали, что произошло с их детьми…

Грейс смутило это сделанное в последнюю минуту признание директора, который неожиданно сменил свой несколько менторский тон, говорил взволнованно, почти строго.

– Если они знали правду, то почему не открыли ее?

– Потому что не могли сказать это вслух.

Голос Ната Бравекода потерялся в тишине музея. Грейс не подгоняла его. Ей казалось, что ему нужно оценить то, что он собирается сказать.

– Сто тридцать детей не просто исчезли, они были убиты. А тот, кто совершил это массовое убийство, не был чужим для жителей Гамельна. По этой причине маленькие жертвы не насторожились и последовали за своим палачом. Вы были правы, когда только что подвергли эту часть рассказа сомнению. – Он помолчал и сделал глубокий вдох. – Знаменитый флейтист в действительности был не кем иным, как извращенным убийцей и, возможно, педофилом-насильником.

Для Грейс это утверждение было как удар кулаком в живот.

– Кто он был? – спросила она, все еще не отойдя от шока.

– Персоной, облеченной властью, разумеется. А личность его четко открывается на изображении, которое у нас перед глазами, – сказал он, указывая на копию акварели Августина фон Мёрсберга. – Достаточно уметь расшифровывать символы. Подойдите ближе.

Грейс встала рядом с директором.

– Вот, в центре композиции, находятся три оленя, один из которых совсем молодой, без рогов, и потому его можно принять за олениху. Обычно на них не обращают внимания, поскольку эти три животных не упоминаются в рассказе о Крысолове. И тем не менее вся эта картинка построена вокруг них! Потому что в эпоху Средневековья, которой вдохновлялся художник, главная идея картины, та, которую следовало во что бы то ни стало донести до зрителей, ставилась в центр.

– И на что же намекают эти три оленя?

– Нам они ничего не говорят, но для людей той эпохи послание было очень ясным. В 1284 году неподалеку отсюда проживали три графа фон Шпигельберг, три брата: Николаус, Мориц и самый младший Герман. И знаете что? У этих трех братьев, имевших не самую лучшую репутацию, потому что их называли сеньорами-разбойниками, на гербе был изображен олень. А догадываетесь, где стоял их замок?

Грейс ответила сразу, не раздумывая:

– В Коппенбрюгге, у подножия Кальварии?

– Совершенно верно. Впрочем, он и сейчас там стоит. А теперь взгляните: слева крупным планом изображен Крысолов. С первого взгляда видишь в основном его разноцветное одеяние, но приглядитесь вот здесь, возле шеи…

– Да, я обратила внимание: немного высовывается латный воротник, как будто под костюмом на нем надеты доспехи.

– Зачем классическому Крысолову-флейтисту доспехи? Эту защиту носили только солдаты и аристократы. Кроме того, в документах герцога Богуслава Померанского, родственника Шпигельбергов, обнаружено упоминание о том, что 8 июля 1284 года, то есть через две недели после исчезновения маленьких гамельнцев, Николаус и Герман были вызваны в качестве свидетелей по этому делу. К сожалению, детали процесса неизвестны, но совпадение слишком очевидно, чтобы быть результатом обычной случайности.

– Стало быть, два брата были вызваны свидетелями против их брата Морица, подозреваемого в похищении детей?

– Не знаю. Источники останавливаются на том, что я вам сказал. Но легко предположить, что одного из братьев ненадолго побеспокоили, после чего дело быстренько замяли в связи с его привилегированным статусом. Затем у родственников жертв, на которых оказывали давление три брата, не осталось иного выбора, кроме как чтить память своих погибших детей в аллегорической форме, ни разу не называя виновных прямо. Вот почему в текстах уход детей описан так загадочно. Это из страха перед репрессиями. Но Гамельн и вся округа знали правду. И лишь Август фон Мёрсберг в 1592 году, после расследования, прямо обвинил графов в своей акварели, использовав код живописи. Будущим поколениям он оставил свое творение, более важное, чем свидетельство или устное предание, рисунок, позволяющий им назвать виновных, не вызывая при этом мер со стороны наследников графов.

На этот раз Грейс почувствовала, что она недалека от цели. Но ей требовалось расставить элементы головоломки по местам, прежде чем продолжить поиски. Возможно, до Коппенбрюгге.

– Простите за занудство, но где же в этой истории крысы?

– Это довольно просто, – ответил Бравекод. – Как феодальные сеньоры района, графы должны были защищать окрестных жителей в обмен на уплату теми налога. Вторжения грызунов в ту пору были частым явлением, и некоторые люди втайне придумали инструменты, способные издавать звуки, имитирующие призывы этих животных к совокуплению. Переодетый флейтистом, чтобы заставить жителей поверить в то, что он обладает особым даром, один из графов действительно увел крыс из города. За оказанную услугу он потребовал плату, но не звонкой монетой или скотом, а детьми, к чему наверняка пристрастился, подбирая несчастных брошенных малышей или похищая их в окрестностях. Однако на этот раз он заломил чересчур высокую цену, и горожане ему отказали. Разъяренный граф вернулся в одеянии веселого музыканта, когда взрослые слушали мессу. Пообещав детям лакомства или другие приятные подарки, он под музыку увел их на Кальварию, возможно, в пещеру, и я не решаюсь вообразить, какую участь он им уготовил…

Данная версия истории вполне могла быть связана с тем, что пережила Грейс. Если ее мучитель одевался в костюм Крысолова, чтобы издеваться над ней, значит, ему была известна скрытая интерпретация гамельнской легенды.

Может быть, он даже был потомком графов фон Шпигельберг или кого-то из их ближайшего окружения.

– Вы не желаете мне сообщить предмет вашего расследования, инспектор, но если, как я догадываюсь, жаждете навестить замок сеньоров-разбойников, чтобы отыскать в нем доказательства этой версии, знайте: вы ничего там не найдете. За четыре года я лично обыскал его от подвалов до чердаков. Вся первоначальная меблировка за столько веков была либо уничтожена, либо распродана. Сохранилось лишь несколько официальных документов, ни в одном из которых никак не упоминается гамельнская трагедия.

– А потомство графов?

– Род угас в 1557 году.