Лиза улыбнулась беспечно и сказала:

– Знаете, тетя, я все-таки вытрясла у этой глупой Пшежецкой ее секрет!

– Секрет? О чем ты?

– О том, почему они нам шпильку вернули.

– И почему же?.. Да не тяни, Лиза! Чепуху несешь без умолку, а когда что-то важное знаешь, клещами из тебя не вытащишь! Что за паузы, к чему?

Лиза наивно похлопала ресницами:

– Вы вправду хотите знать? Это такая ерунда…

– Лиза, не испытывай мое терпение!

Теперь внимание рассеянной и забывчивой тетки было привлечено надежно. Можно было даже попробовать взять с нее обет молчания насчет шпильки!

Лиза сделала глупые круглые глаза:

– Тетя, Пшежецкая призналась мне, что это действительно шпилька ее сестры. Подарок покойного Морохина.

– Отчего же покойного? Что за вздор ты несешь!

– Весь город только и говорит о том, что Морохин сгорел вчера в своем доме, – сказала Лиза, хотя ни о чем весь город с ней не говорил. – Но это не важно! Дело в том, что незадолго до пожара Морохин украл в своем банке деньги и накупил Касиной сестре всякой всячины. И до этого покупал – например, эти шпильки. Зоею Пшежецкую сегодня будет следователь допрашивать – наверное, про подарки Морохина. Вот она от нашей шпильки и открестилась, а свою куда-то спрятала.

– Что-то ты странное рассказываешь. Неужели эта спесивая девчонка взяла и выложила тебе такие подробности? – засомневалась Анна Терентьевна.

– Выложила! Мы же почти подруги. Она во мне души не чает! – приврала Лиза для пользы дела. – Тетя, это все еще цветочки! Главное, Морохин купил шпильки у какого-то темного дельца. Скорее всего, они краденые.

– Боже мой! Краденая вещь в нашем доме!

Тетя Анюта схватилась за тугой ворот своего самого легкомысленного летнего платья. В ее глазах заколыхался ужас.

– Что же нам теперь делать? Что делать? – повторяла она.

– Надеюсь, вчера за картами вы не проговорились соседям о моей находке? – тихо спросила Лиза.

– Конечно нет. Это очень деликатное дело… Постой! Я ведь Пане сказала!

– Ну, это не беда! Папа не выдаст: он никогда ничего не помнит. И вы забудьте, будто ничего не было.

– Как же забыть, Лиза? – простонала Анна Терентьевна. – Ее ведь, эту несчастную шпильку, надо куда-то девать. Ох, недаром я хотела ее на пустырь отнести, куда мусор валят!

– Цейлонский сапфир – и в мусор? – изумилась Лиза. – Тетя, это неразумно. Лучше засуньте ее в комод куда-нибудь подальше. Будет нам на черный день.

Анна Терентьевна достала из рабочей корзинки платочек, спрятанный среди мотков гаруса на случай слез. Промокнув глаза, она с нежностью посмотрела на племянницу:

– Ты наивное дитя, но так заботлива и временами так неожиданно практична! Пожалуй, ты права. Разбрасываться драгоценностями в наше время… Тем более что у твоего отца вечно полно долгов. Да, ты права! Так и сделаем. Поди поцелуй меня. И накапай, пожалуйста, брому…

За обедом Анна Терентьевна пыталась узнать у брата, помнит ли он вчерашний разговор о Зосиной шпильке. Павел Терентьевич только пожал плечами. Он признался, что вчера очень устал, спал на ходу, потому и пропустил сестрины слова мимо ушей. Анна Терентьевна вздохнула с облегчением. Немудрено, что Павел Терентьевич о шпильке ничего не помнил: он не привык прислушиваться к дамской болтовне и домашних мелочей в голове не держал. У него были свои заботы.

– Поджог был у Морохина, явный поджог! – радовался он, поливая котлетку густым, как глина, соусом. – И осколки бутыли из-под керосина нашли, и кривизну голени.

– Кривизну чего? – не поняла Лиза.

– Обгорелый костяк на пожарище – морохинский, и ничей другой! – пояснил Павел Терентьевич. – Морохин в детстве страдал костоедой[7], и у него лодыжка покривилась. Он потом выздоровел, а кривизна осталась – если помните, он прихрамывал. Так вот, обгорелая берцовая кость человеческого костяка с места поджога, по утверждению доктора Кружалова, имеет явное искривление и следы костоеды!

– Ах, Паня, что ты заладил: костяк да костяк! – поморщилась Анна Терентьевна и раздраженно отодвинула от себя тарелку. – Я теперь есть не могу.

– А почему? Матрена превосходно зажарила говядину. А то, что Морохин сгорел… Это жизнь, Анюта, грубоватая и не вполне живописная жизнь, от которой не пристало отворачиваться современной женщине. Вон Лизок кушает, и ничего!

– Лизе тоже не по себе. Но не посмеет же она сделать замечание отцу!

– Мне совсем не противно, папа, – отозвалась Лиза. – Расскажи, пожалуйста, еще про скелет! А семьдесят тысяч так и не нашли?

– Ты и про это знаешь? – удивился Павел Терентьевич. – Вот ведь пролаза и проноза, как выражается наша Артемьевна! Нет, Лизочка, деньги пока не нашли, да вряд ли и найдут. Три часа допрашивали саму Пшежецкую, ее обеих горничных, кучера, Игнату Пиановича, Адама Генсерского – пшик! Даже по магазинам проехали, где могла Пшежецкая деньги спустить, – ничего. Растаяли семьдесят две тысячи! Зато со страховкой ничего у нее не получится – чистый поджог! Достались красотке одни головешки. Эта рыжая чертовка…

– Паня, сколько раз просить: о ней – не при Лизе! – цыкнула на брата Анна Терентьевна.

– Я давно знаю, кто такая Зося Пшежецкая и чем она занимается, – заметила Лиза.

– В самом деле, Анюта, – подхватил Павел Терентьевич. – Перед Лизиными глазами должны, конечно, стоять положительные, отрадные образцы – ее покойная мать, ты сама, да и, в конце концов, гимназическая начальница, эта старая мегера. Однако не помешают примеры и, так сказать, обратные, типы отрицательные, пугающие, дурные. Софья Пшежецкая тут подходит как нельзя лучше.

– Мы после с тобой об этом поговорим, – сказала Анна Терентьевна медовым голосом. Но глаза ее при этом метали молнии.

Конечно, Анна Терентьевна знала, что некоторые городские скандалы и происшествия Лизе известны – хотя бы те, которые попали в местные газеты. Так, «Нетский вестник» сообщал, что в нынешний сочельник Зося была выведена из зала Офицерского собрания за непристойное поведение. Вернее, вела она себя терпимо, зато ее наряд оказался непристойным. Давался бал-маскарад. Нетский бомонд, как всегда, был костюмирован самым скучным образом: мужчины вырядились карбонариями и Евгениями Онегиными, а дамы – пастушками, цыганками и боярынями. Немного оживления внесла лишь актриса Звягина в своем сценическом костюме Саломеи со змеями, вышитыми на животе. Аделаида Петровна

Фрязина в шестой раз за последние восемь лет предстала маркизой Помпадур. Пудреный парик очень шел ее черным бровям, а фижмы – скульптурным бедрам.

Зося, довольно заурядная вакханка в голубом плаще, поначалу не привлекала к себе внимания. Все даже удивлялись, почему сегодня она так скромна: Зося обожала рядиться и надевать парики. Но при первых же тактах мазурки вакханка сбросила плащ и понеслась с капитаном Матлыгиным, притопывая на синкопах золочеными сандалетками, из которых торчали веселые розовые пальчики.