Солнце стояло высоко, но Родиона озарило, словно звезданули колотушкой по затылку, о чем он немедленно доложил вслух:

– У нее был сообщник!

– Это самый просто вывод, – подтвердил Аполлон Григорьевич. – Но доказать его будет куда труднее. И позвольте один совет: логика – вещь замечательная, но жизнь куда мудрее.

Кровь быстрее побежал по венам, взгляд стал осмысленный, а барометр настроения уверенно показал «ясно». Ванзаров ожил: логика была верна, просто ей не хватило важного звена. Никуда госпожа Делье не денется. В другой раз подготовится основательно.

– Может, заглянем к приятелю Хомякова? – скромно предложил Лебедев. Уж больно не хотелось ему, чтобы труды дня пропали напрасно.

Юный сыщик с благодарностью принял дар.

Над сараем, размером с ангар для скромного парохода, красовалась гордая вывеска «М. Нечайкин, велосипеды, запчасти, ремонт, чистка и смазка». Для особо неграмотных с обеих концов фанеры подрисовали сооружения на двух колесах, в которых богатая фантазия могла угадать велосипеды. Амбарную дверь гостеприимно распахнули настежь. Из недр мастерской пахнуло чем-то керосинным. Ноздри чиновника полиции невольно ожили.

– Учуяли что-то? – спросил Лебедев, подтвердив смутное подозрение, что лишен обоняния начисто.

– Машинным маслом, вроде, – сказал Родион.

– Олеонафт! – криминалист расплылся в улыбке так, словно его ожидал нетронутый гарем.

На пороге объявился человек в расстегнутой рубахе и штанах, настолько грязных и заляпанных, что не родилось еще прачки, которая бы решилась взяться их отстирать. Руки, не переставая, терли кусок ветоши, не более чистый, чем костюм. Мастер и повелитель велосипедов отличался располагающим лицом, удивительно чистой улыбкой и белобрысыми ресницами. Ванзаров уже собрался выяснить обстоятельства, но Лебедев незаметно одернул его, шепнув, что тут подход нужен особый. Шагнув вперед, он сказал:

– Мы тут с другом поспорили у кого калоша лучше: у «Вангуарда» или «Элсвика»?

Отшвырнув несчастную ветошь, механик подступил и начал с жаром доказывать, что обе эти марки хороши, но вот «Рудж» или «Реллей» – это вещь.

Дальнейшая беседа прошла для Родиона, как в тумане. Двое взрослых мужчин принялись спорить о том, какая рама лучше – классическая Гумберта, иначе называемая «Даймонд», или «Квадрант», затем разгорячились о прочности труб, какие прочнее: тянутых холодным способом или по немецкой системе Манесмана. Затем обсудили, какие велосипеды лучше для русских дорог. Американские были отвернуты сразу по причине непрочности их деревянных ободов, австрийские – обсмеяны, немецкие презрительно названы «рухлядью», отечественные – смешаны с грязью, а вот английские признаны безупречными. Далее спорщики сошлись, что лучше седла Брукса ничего не изобретено, а также, что захват для ботинка на педали лучше делать крючком. Но камнем преткновения стали шины, механик считал, что двухтрубные нескользящие «Денлоп-Велш» – предел совершенства, а криминалист бился за пневматические однотрубные. Что-то еще говорили про обод Виствуда, но Родион отключился, слова превратились в однообразный гул.

Он снова уловил смысл, когда беседа коснулась абстрактных тем. Лебедев восхищался сеансом кинематографа, проведенном в Париже в мае, уверяя, что синематограф Люмьеров убьет мютоскоп Германа Каслера и даже кинетограф самого Эдисона. В ответ механик стал восторгаться международной выставкой автомобилей, на которой было представлено уже девять производителей, только подумать! Затем вспомнили недавний полет шара «Самоед» команды воздухоплавательного парка под командой поручика Семковского от Павловска до Шлиссельбурга и решили, что за полетами – будущее. После чего пришла очередь обсудить испытание спасательного пояса Розенблана, и саму идею выделять химическим способом газ в резиновую емкость при кораблекрушении. И даже побеседовали про освещение электричеством общественных мест города, каких набралось уже без малого пять тысяч. А под конец, когда от скуки Ванзаров не знал куда деться, Лебедев решил продемонстрировать трость. Но, как назло, вышла осечка. Механизм щелкал, выплевывая дым, и только. Пламя появилось с третьего раза.

Механик отер грязную ладонь об очень грязную штанину, протянул, и с нескрываемой симпатией сказал:

– Михаил!

– Аполлон! – не побрезговал рукопожатием Лебедев. – Паша Хомяков давно не появлялся?

– Да, ну его, такой чудак, – усмехнулся Нечайкина. – То живет неделями, ему даже койку поставил, а то пропадает где-то. И о чем только думает? В воскресенье гонки на циклодроме в Стрельне, Паша участвует в заезде на три версты, а тренироваться ленится, думает талантом взять. Как победить без тренировок? Или вот, вздумал крыс всякими ядами травить. А потом принес одну и начал ее воспитывать.

– Неужели? – успел опередить Лебедева юного сыщика, так и рвавшегося в бой. – Сам поймал?

– Говорит, купил у цыган. А цыганская крыса – это вещь! – сказал Нечайкин с таким уважением, будто речь шла об амурском тигре. – Ничего не боялся, мышьяк, как сало жрал. Паша кличку ей придумал забавную: Нос. И правда, похоже: Нос – как есть нос.

– Для чего купил?

– Дрессировать стал, представляете? Посадит в клетку, поит-кормит до отвала, а потом прицепит к прутьям электроды и ток дает. Но сначала какие-то духи подсунет.

– «Черная маска»? – встрял Ванзаров.

– Да кто их разберет, – удивился механик, – духи – не машинное масло, чтобы по запаху различать.

– Зачем же над животным измывался? – аккуратно спросил Лебедев.

– Это он розыгрыш готовил. Говорит, любовница хочет подшутить, вот и старался.

– Как зовут любовницу? – опять не удержался Родион.

– В такие дела, молодой человек, не влезаю. И вам не советую...

– А вчера что Паша делал? – спросил Лебедев.

– Такой чудной! – Нечайкин даже хлопнул себя по ляжке от избытка чувств. – Утром, как встали, оделся во фрак, сказал: «Еду с официальным поздравлением». А после одиннадцати вернулся, вбежал сломя голову, фрак стянул, колечко обручальное содрал, схватил узел, который давно припас, и давай переодеваться. Я во двор вышел, а как вернулся даже не узнал Пашку: парик нацепил рыжий дурацкий, да еще и бороду, и сюртук с рубахой, как у приказчика. Но мало того, вытаскивает коробку шляпную, сажает туда Носа, и говорит: «Ну, началось веселье, жди, к вечеру буду». Ускакал, как угорелый. До сих пор не появился... Аполлон, хотите, покажу подставку «Колумбия» для сбора и разбора колеса? Выменял недавно...

Сославшись, что в следующий раз обязательно изучит подставку и, просив кланяться Паше, если тот объявится, Лебедев стал прощаться. Механик горячо потряс его руку и холодно кивнул Ванзарову. Не понравился ему упитанный юноша: заносчив и в технике не понимает.

По раскаленному проспекту лошаденка плелась еле-еле. Пролетка непривычно мягко скользила по булыжной мостовой, так что никакого удовольствия от рытвин и ухабов пассажиры не испытывали. Лебедев заложил между зубов устрашающую сигарку, но пока еще проявлял милость и не прикуривал, а беззаботно насвистывал и поглядывал по сторонам, словно свежеприбывший турист, не забывая подмигивать хорошеньким барышням, прятавшим личики под кружевными зонтиками, что не мешало им стрелять в ответ глазками в роскошного господина. Ух, до чего длинно порою приходиться выражать столь скучное дорожное обстоятельство.