Не то чтобы его поразила сумма, скорее, мое намерение.

– Чем выше ставки, тем больше я хочу ее.

– Но она никогда больше не будет твоей. Возьми деньги и иди с миром. Не хочешь по-хорошему – что ж?.. Но я не передам ее и не продам. Ни сейчас, ни когда-либо.

Боунс медленно наклонился ко мне, опершись локтями о стол:

– А у тебя крепкие нервы, Кроу. Крепче, чем я думал. Значит, ты украл у меня мою рабыню и думаешь теперь, что она твоя?

– Она действительно моя.

– А, так это месть за Ванессу! – покачал головой Боунс. – Не знал, что ты такой…

– Ты много чего не знаешь.

Если бы я мог в тот момент влепить ему в лоб пулю, я бы сделал это непременно. У меня никогда не дрогнет рука убить человека, что обидел мою семью. Я имел право на жизнь человека, убившего мою сестру.

Боунс понизил голос, так, чтобы, кроме меня, его никто не слышал:

– Ты начинаешь войну, которая окончится хуже, чем первая. И жертв будет в разы больше. Я не остановлюсь ни перед чем, пока эта пи*да не окажется в моей постели. Или ты действительно хочешь бросить мне вызов из-за какой-то девки?

Эти слова пронзили мое тело, словно молния.

– У меня и так достаточно причин грохнуть тебя. Просто выше крыши…

Не дождавшись ожидаемой реакции, он снова откинулся на спинку стула:

– Мне не нужны твои деньги. Когда мы снова встретимся, я заберу у тебя все – включая мою рабыню.

Боунс поднялся, застегнул пуговицу на пиджаке и направился к выходу, где его прикрывал охранник на тот случай, если я выстрелю. А выстрелить мне ох как хотелось! Хотелось выхватить пистолет и влепить в него всю обойму. Но я понимал, что это будет взаимное уничтожение.

Я смотрел ему в спину, понимая, что сражение переросло в войну.

Я забрался в постель. Пуговица даже не проснулась. Она никогда не узнает, что этой ночью я оставил ее одну, чтобы отстоять ее свободу. А залогом ее свободы отныне являлась смерть Боунса.

Кстати, еще одна причина убить его.

Но он был крепким орешком, и я понимал, что совершить задуманное будет, мягко выражаясь, нелегко. Но тут ничего не попишешь – или он, или она. А если так, то я знал, что надо делать.

Иными словами, мне был нужен Кейн.

Конечно, после того, что он сделал с моею Пуговицей, я готов был стереть его в порошок. Но другого выбора у меня не было. Мне был нужен Кейн – то есть помощник, оружие, сила.

Но удастся ли мне сдержаться и не выпустить всю обойму ему в лицо?

Я лежал без сна и, не отрываясь, глядел на огонь. Наконец, первые лучи солнца стали потихоньку проникать сквозь шторы. Комната наполнялась светом – наступил новый день.

Она медленно потянулась, открыла глаза и посмотрела на меня. На ее губах заиграла легкая улыбка. Лицо у нее уже не выглядело, как прежде, – бланши под глазами, разбитые Кейном губы, сломанная его пудовым кулаком скула. Из-за синяков не стало видно ее веснушек, и кожа потеряла свою свежесть. Но все же ее красота каким-то чудесным образом проступала сквозь все это безобразие.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – восхищенно отозвался я.

Она прильнула ко мне и обняла. Прижавшись щекой к моей груди, она счастливо вздохнула. Разметавшиеся волосы приятно щекотали кожу.

– Как спала?

– Угу…

Она слегка погладила меня по животу, потеребив пальцами то, что в народе называют «тещина дорожка».

Когда я рассказал ей правду о Жасмин, с моих плеч словно камень свалился. Разумеется, виновато во всем было мое дурацкое упрямство. Я держался от Пуговицы на расстоянии, чтобы скрыть свое увлечению ею, но едва только не потерял ее, все решительно изменилось. Я страдал от ее холодности, от ее разочарования во мне. И я признался себе, что она действительно много значит для меня.

– А ты как сам?

– Спал как убитый.

Я обратил внимание на то, что она стала гораздо мягче по отношению ко мне. Увидев, как она расстроилась, узнав о моей неверности, я, честное слово, обрадовался. Обрадовался тому, что, оказывается, она так же прикипела ко мне душой, как и я к ней. До этого я не понимал, что между нами и что все это значит. В первый раз в жизни я думал о женщине, как о женщине, а не как о сексуальном объекте, призванном удовлетворять мои сексуальные фантазии. Пуговица стала для меня чем-то более важным.

– Слушай, эти таблетки – просто чудо. А то я совсем бы не смогла уснуть.

– Да уж, представляю.

Я тоже понимал, что такое боль. Но мне, правда, лекарства помогали не всегда. А у нее был свой опыт.

Пуговица медленно выпрямилась и села спиной ко мне. На коже еще виднелись старые шрамы, оставшиеся от моей плетки. Но теперь вид этих знаков страсти совсем не возбудил меня. Я возненавидел себя. Действительно, чем я был лучше Кейна? И он, и я сознательно мучили ее. Причем я был даже хуже моего брата, потому что получал от этого удовольствие. И, будучи не в силах видеть следы своих художеств, я стал смотреть на полыхающее в камине пламя.

– Ты сегодня пойдешь на работу?

– Нет.

Я сел и прижался грудью к ее спине. Закрыв собой ее раны, я хотя бы мог не видеть их. Прижав губы к ее плечу, я ее нежно поцеловал.

– Останусь здесь, с тобой.

– Только не чувствуй себя обязанным мне. Я в порядке.

– Да я и не чувствую.

Просто, когда я был рядом, она находилась в совершенной безопасности. Никто не смел тогда даже прикоснуться к ней. Только через мой труп.

Впрочем, это еще вопрос…

– Как ты думаешь, завтрак уже готов?

Я легонько потрогал ее живот, стараясь не причинять боли.

– Что, наконец появился аппетит?

– Да, правда, есть хочется, – кивнула она.

– Я сейчас позову Ларса.

– Лучше давай спустимся в столовую. Мне так надоело торчать в постели.

– Ну, как хочешь.

Я быстро привел себя в порядок и стал помогать ей натянуть одежду. Пуговица была очень слаба и с трудом могла сунуть ногу в штанину. Поэтому я положил ее на спину и стал помогать ей. Когда она лежала вот так, я чувствовал некоторое возбуждение и, несмотря на ее состояние, хотел ее трахнуть.

Нет, точно, со мной что-то было не так.

Я подхватил ее на руки и понес было вниз.

– Не надо, поставь меня на ноги, – сказала она, обхватив руками мою шею и потупив взор.

– Зачем?

– Я могу идти сама.

Мне не хотелось огорчать ее, но она определенно не могла самостоятельно передвигаться.