— А откуда ты знаешь, что сыну твоему именно в это место надо? Может, оно для тебя приличное, а для него как раз и наоборот – самое что ни на есть противное? Не можешь ты за него этого решать, Анастасия. Это тебе, тебе лично его надо в хорошее место определить, чтоб самолюбие свое материнское потешить. Чтоб гордиться, а не стесняться.

— Нет, нет, ты тут совсем не прав… Я же мать! Ты не забыл? И этим все сказано, понятно? И я могу, могу решать что–то за своего ребенка! Имею право! И я должна, обязана просто позаботиться о своем детище, если я его на свет родила! Хочет он этого или нет! Любыми путями и средствами, пусть даже и через унижения придется пройти. А все, что ты говоришь – демагогия просто. У тебя, наверное, своих детей просто нет, потому и утрируешь так чудовищно…

— Ничуть. Ничуть не утрирую. Ты знаешь, у моих интернатских пацанов да девчонок у всех родители есть. И все наперебой говорят, что детей своих любят. Только вот стесняются немного. Они тоже хотели бы их любить вместе с хорошими бумажками в виде дипломов, да судьба им такого удовольствия не позволила. Вот и стесняются теперь. А так любят, конечно же, только от глаз своих подальше держат… Такие вот родители–человеки, мать твою. Те самые человеки, у которых все по жизненным меркам должно быть распрекрасно, как классик выразился - и одежда, и лицо, и душа, и мысли. А некачественные дети этому распрекрасному образу мешают, понимаешь? Пробел получается в этом их распрекрасном.

— Кот, прекрати! – разозлилась вдруг Ася. – Что ты сравниваешь? Мой–то сын ведь может жить так, чтобы мать им действительно гордилась! А что в этом такого? Каждой матери этого действительно хочется! И не надо тут никаких аналогий глупых проводить, и сравнений! У меня же совсем, совсем другая ситуация!

— Да та же самая! - так же зло и громко ответил ей Кот. Так громко, что даже Коля высунулся из кухни и взглянул на него испуганно и удивленно – чего, мол, на даму кричишь… Кот, улыбнувшись ободряюще, махнул ему рукой и продолжил уже тише: — Та же самая у тебя ситуация, Анастасия. Тебе сын без диплома не нужен, Колиным родителям сын–олигофрен не нужен, даже квартиру вон ему отдельную купили… Его тут, кроме меня, и не навещает никто…

— И все равно, это совсем, совсем не то! Я–то ведь как лучше хотела…

— А ты вот спроси свою подругу, как бишь как ее… Жанну твою спроси – зачем она тобой с такой страстью руководила? Знаешь, что она тебе ответит?

— Что?

— А то, что она тоже как лучше хотела! Для тебя же! Потому что она тоже лучше знает, как тебе надо жить! И она тебе ни в жизнь не признается, что ты ей только в виде витамина нужна. Она тобой манипулировала с наслаждением да вожделением, а ты детьми своими, выходит, точно так же манипулируешь. В тебе точно такой же черт сидит, Анастасия, как и в подруге твоей! И тоже постоянно витаминов просит. Только витамины твои взяли и запротестовали первыми. А ты и не поняла…

— Ты что, хочешь сказать, что я враг своим детям?

— Да почему враг? Не враг, а точно такой же черт. Вот скажи, как на духу: добивалась от них полного себе послушания? Всякими разными способами, да? Подавляла? Делать по–своему заставляла? Ревела? Притворялась? На своем настаивала? А может, и руки распускала иногда? Ну? Ты меня хоть перебей, а то этот список вопросов можно до бесконечности продолжить…

— Да… И добивалась, и заставляла, и подавляла… А что делать? Все так поступают…

— Ну, слава богу! А то уж я думал, ты непробиваемая у нас. А чего реветь–то надумала?

Ася и в самом деле уже плакала. Слезы вдруг покатились из глаз независимо от нее, сами по себе, она и не заметила даже. И только по рези в глазах из–за попавшей в них туши с ресниц поняла, что плачет…

— Кот, ну ты что говоришь…Выходит, во мне тоже черт сидит, что ли? И Пашка мой не от меня сбежал, выходит, а от черта? Как я от Жанночкиного? Вернее, я–то не сбегала, Жанночкин черт меня сам прогнал за ненадобностью…

— Ну да. Правильно. Только твой черт еще страшнее, Анастасия. Потому что он у тебя несчастный. Ему надо и для себя витаминов добыть, а потом еще и делиться ими надо с другим чертом, более сильным и властным. Вообще, любая жажда обладания – штука опасная, а жажда обладания человеком – вообще катастрофа. Тот, кто ей подвержен – самый разнесчастный на этом свете страдалец и есть, потому как насытиться обладанием до конца практически невозможно. Потому и черт владения – черт особенный. Он хитрый – жуть! Порой так маскируется под видом любви, заботы, нежности, страха потери, материального благодеяния, что и не разглядишь его сразу.

— Ну, знаешь, так можно везде, куда ни плюнь, чертей разглядеть…

— Да нет, Анастасия. Не везде. Просто черт совершенно безошибочно свой витамин на нюх определяет. Вот ты видела когда–нибудь, как приболевшая собака траву нюхает? Долго–долго так, пока травинку нужную не сыщет? Свою, так сказать, витаминку? Так и черт – долго к людям принюхивается, но витамин свой определяет безошибочно. Вот ты слабинку дала где–то – и подружкин черт тебя моментально вынюхал. А твоему собственному черту и принюхиваться не надо было – его витамины всегда в виде детей под боком сидели, пока не повзрослели да сопротивляться не начали…

— А что, что тогда мне делать? Так и жить теперь с этим чертом, что ли?

— Да нет, зачем. Тебе его вытеснять из себя надо потихоньку. Только не путем войны с чужим чертом. Этой войной ты ничего и не добьешься. Сколько подруге ни хами, сколько с ней ни ссорься – это всего лишь война ваших чертей будет, и все. А вот когда ты в себе его уничтожишь, тогда и нападать на тебя некому будет. Вот тогда и перестанешь быть витамином, и тебе никакие витамины не потребуются. Поняла? И сына своего поймешь и полюбишь…

— Да я и так его люблю!

— Нет, Анастасия. Ты не любишь, ты только тревожишься да долг материнский без конца платишь. И нужны тебе только эти долг да тревога, и все. Тут никакой любовью и не пахнет пока. Вот когда ты ему поверишь, тогда и любовь настоящая придет. Когда в нем человека увидишь, а не кредитора своего. Он, сын твой, на сегодняшний день для тебя кто? Он - всего лишь «…горе ты мое, ни к чему без матери не способное». Да ему любовь твоя и уважение в сто, в тысячу раз нужнее, чем твой материнский долг! Я так понял, что он у тебя нормальный же парень? Не алкоголик, не наркоман, не хулиган?

— Нет…

— Тогда я вообще не понимаю, о чем тут слезы лить, Анастасия! Надо тебе своего черта побыстрее на свободу из себя отпускать да начинать новую жизнь. А то припоздниться можешь. В общем, дел у тебя невпроворот! А ты уревелась тут вся, время теряешь!

Ася и в самом деле никак не могла остановиться. Вернее, и не пыталась даже. Ревела себе и ревела в странное удовольствие. Понимала отчего–то шестым, седьмым, да каким угодно чувством понимала, что очень хорошие слезы из нее текут. Замечательные просто. Слезы правды. Слезы будущей надежды. Да и вчерашний росток, поселившийся в ней, опять дал о себе знать – зашевелился–защекотал в груди и в сердце осторожно–трепетно, поглаживать начал своими мягкими и сильными листьями, одобряя будто - давай–давай, мол, плачь шибче, тебе это на пользу…