— Неужели ты никогда не вернешься к Альфреду? — спросила Хильда с сомнением.

— Никогда, — сказал я.

И услышал, как пряхи смеются надо мной, и испугался, что судьба свяжет меня с Альфредом. Неужели я больше не буду сам себе господином? Ну уж нет, я не собираюсь, подобно Хильде, слепо подчиняться судьбе. Я должен свершить кровную месть.

Мы следовали через холмы по римской дороге. Очень медленно (у нас ушло на дорогу целых пять дней), но быстрее двигаться мы не могли, потому что монахи несли на плечах труп святого. Каждую ночь они читали молитвы, и каждый день к нам присоединялись все новые люди, поэтому в последний день нашего марша к Эофервику, когда мы пересекали плоскую равнину, нас было уже почти пятьсот человек.

Ульф, который гордо именовал себя ярлом Ульфом, возглавлял наше шествие под знаменем с орлиной головой. Он проникся расположением к Гутреду, и теперь мы с Ульфом были ближайшими советниками короля. Эадред, конечно, тоже был приближенным Гутреда, но аббат плохо разбирался в войне. Как и большинство церковников, он утверждал, что Бог дарует нам победу, этим весь его вклад в общее дело и ограничивался. Мы же с Ульфом, напротив, могли многое сказать о войне и армии. Суть наших высказываний сводилась к тому, что пятисот наполовину обученных людей далеко недостаточно, чтобы взять Эофервик, если Эгберт решит его защищать.

Но Эгберт был в отчаянии. В священной книге христиан есть история о короле, который увидел на стене некую надпись. Я слышал эту историю несколько раз, но не запомнил подробностей, кроме того, что слова, которые он прочитал на стене, страшно напугали короля. Думаю, их написал христианский бог, хотя и не уверен. Я мог бы при желании выяснить все детали у духовника своей жены, которая была очень набожной женщиной. Но всегда боялся, что священник начнет пресмыкаться и умолять, чтобы я увеличил паек рыбы, эля и дров, которые получает его семья. А мне совершенно не хотелось этого делать, поэтому я так и не узнал детали. Ну и неважно. Жил-был король, однажды он прочитал на стене какие-то слова, которые его напугали. Вот и все.

А сейчас Виллибальд тоже вспомнил историю о том короле. Он плакал, когда мы вошли в город, плакал от счастья, а когда выяснилось, что Эгберт не сопротивляется нам, Виллибальд начал кричать про короля, который увидел на стене надпись. Он выкрикивал это снова и снова, и тогда его слова не имели для меня смысла, но теперь я знаю, что он имел в виду. Виллибальд хотел этим сказать, что Эгберт знал: он проиграл, еще не начав сражения.

В Эофервике ожидали возвращения короля Ивара, и многие жители, боясь мести датчан, покинули город. У Эгберта, конечно, имелась личная стража, но большинство телохранителей бросили его, так что теперь стражников насчитывалось всего двадцать восемь человек. И ни один из них не захотел умирать за короля, который видит надписи на стенах, а оставшиеся жители даже не потрудились покрепче закрыть городские ворота или попробовать защитить палисад. Поэтому армия Гутреда вошла в город, не встретив никакого сопротивления. Мало того, нас приветствовали как желанных гостей.

Думаю, жители Эофервика считали, что мы явились защищать их от Ивара, а не отбирать корону у Эгберта, но даже когда они узнали правду, то все равно выглядели вполне довольными.

Разумеется, их особенно воодушевило присутствие святого Кутберта. Эадред водрузил гроб святого в церкви архиепископа, открыл крышку, и народ столпился, чтобы посмотреть на мертвеца и помолиться ему.

Вульфера, архиепископа, не было в городе, но отец Хротверд все еще был там и до сих пор читал свои безумные проповеди. Он немедленно прилип к Эадреду. Полагаю, Хротверд тоже видел надпись на стене. Что же касается меня, то я видел лишь кресты, нацарапанные на дверях домов. Это был знак, что здесь живут христиане, но большинство выживших датчан тоже на всякий случай выставили кресты. А люди Гутреда были настроены грабить. Эадред пообещал им распутных женщин и горы серебра, но теперь аббат прилагал все усилия, чтобы защитить христианский город от датчан Гутреда.

Беспорядки все-таки были, но небольшие. У горожан хватило ума самим предложить нашей армии монеты, еду и эль, чтобы не допустить грабежей, а Гутред обнаружил ящики с серебром во дворце и раздал деньги своим воинам. Ну а если учесть, что в тавернах имелось много эля, пришельцы из Камбреленда были вполне довольны и даже счастливы.

— Что бы сделал на моем месте Альфред? — спросил меня Гутред в первый же вечер, проведенный в Эофервике.

Я уже начал привыкать к этому вопросу, потому что Гутред каким-то образом убедил себя, что Альфред — король, которому стоит подражать. На сей раз Гутреда интересовало, как поступить с Эгбертом, которого нашли в королевской спальне. Его притащили в большой зал, где он упал перед Гутредом на колени и поклялся ему в верности. То было странное зрелище: один король, стоящий на коленях перед другим в старом римском зале, освещенном жаровнями, которые наполняли дымом верхнюю часть помещения. За спиной у Эгберта на коленях стояли его придворные и слуги, и все они, шаркая, ползли вперед, чтобы тоже присягнуть на верность Гутреду.

Эгберт казался старым, больным и несчастным, в то время как Гутред весь светился молодостью, здоровьем и силой. Я нашел кольчугу Эгберта и отдал ее Гутреду. Он надел ее, потому что это придавало ему царственный вид. Гутред был приветлив и великодушен со свергнутым королем: поднял его с колен и расцеловал в обе щеки, а потом вежливо пригласил сесть рядом с собой.

— Убей старого ублюдка, — посоветовал Ульф.

— Я желаю проявить милосердие, — царственно проговорил Гутред.

— Идиотское желание, — резко ответил Ульф.

Он был в дурном настроении, потому что не обнаружил в Эофервике и четверти того, что собирался награбить. С другой стороны, Ульф нашел здесь двух близняшек, которые ублажили его, поэтому не слишком жаловался.

После того как церемония подошла к концу и Эадред проревел благодарственную молитву, Гутред отправился вместе со мной прогуляться по городу.

Думаю, он хотел показать свою новую кольчугу, а может, просто проветриться, ибо дворец был наполнен дымом. Он пил эль в каждой таверне, шутил с людьми на датском и на английском, поцеловал не меньше пятидесяти девушек, а потом вдруг повел меня на укрепления, и некоторое время мы шагали молча, пока не дошли до восточной окраины города. Там я остановился и бросил взгляд через поля туда, где река блестела в лунном свете, словно лист серебра.

— Вот здесь погиб мой отец, — сказал я.

— С мечом в руке?

— Да.

— Это хорошо, — кивнул Гутред, забыв на миг, что он христианин. — Но для тебя то был печальный день.

— Не такой уж и печальный, — возразили, — потому что я встретил ярла Рагнара. И мне никогда особо не нравился мой отец.

— Не нравился? — удивленно спросил Гутред. — Почему?

— Он был слишком угрюмым, — ответил я. — Люди жаждали его одобрения, а получали недоброжелательность.