по направлению к высоте. Я остановился за укрытием и, поменяв пустой магазин на полный, посмотрел на парня с камерой:

– Ну как, сняли?

– О да! – репортер был в восторге. – Пожалуйста, повторите еще раз!

Я, наверное, разбудил всех снайперов на этом чертовом холме и уже боялся, что кто-нибудь из них уложит меня метким выстрелом в голову, и Матильда, увидев это на экране, сойдет с ума. Ну да ладно, авось пронесет. Я повторил смертельный трюк и, запыхавшись, стоял возле немолодого, пахнущего потом репортера и менял пустой рожок на полный, емкий, от РПК.

– Можно я вас попрошу об одном одолжении? – очкарик смотрел на меня умоляюще.

– Без проблем, – сказал я бодро.

– Давайте поменяемся местами, вы будете снимать, а я пробегусь с автоматом.

– Зачем вам это нужно? – от изумления я чуть не уронил автомат.

– Хорошо, я скажу, – он снял очки, вытер их грязным носовым платком, снова нацепил и уже смелей, как будто исповедовался, продолжал: – От меня ушла жена, и мне очень тяжело, я приехал сюда, в горячую точку, чтобы забыть ее, но у меня не получается. А сейчас, снимая вас, я подумал, что, может, она, увидев меня в кадре с оружием, вернется. Надежды на это мало, но почему бы не попробовать?

Я понял его, и мы поменялись: он взял несчастливый автомат, я камеру. Репортер показал, на что нажимать, я научил его, как обращаться с оружием.

Пуля взрыла землю возле нас, с холма донесся выстрел – раз, два, три, четыре, пять, вышел снайпер погулять!

– Вы сейчас очень рискуете, – я сделал попытку остановить очкастого.

– Знаю, – сказал он и шагнул на застолбленный смертью участок.

Я вскинул камеру, хотя уже не помнил, как снимать…

Командир

Памяти Андрея Козаева

Поздней осенью девяносто второго героя абхазской войны и просто крутого парня Андрейку Козаева назначили начальником цхинвальской таможни. Я был в числе первых служащих этой военизированной организации. Тогда мало кто отваживался там работать: запросто можно было нарваться на пулю оголтелого бандита. Мы ведь сопровождали проезжающие транзитом через нашу непризнанную республику колонны, а эти головорезы нападали на фуры. Отчаянные были ребята, ничего не скажешь, со многими из них я мерз в засадах. Но работа есть работа, и фронтовое наше товарищество переросло в непримиримую вражду. Не раз между нами вспыхивали перестрелки. Вот тут-то и появлялся Андрейка на белом «Москвиче»-каблуке. Не обращая внимания на стрельбу, он шел на грабителя, отнимал у него автомат и ломал бандюге челюсть. Мы только диву давались, откуда в девятнадцатилетнем парне столько силы духа, и гордились нашим командиром. Нападения на колонны стали реже, дело как будто налаживалось, и мы вздохнули свободней. Штаб-квартира таможни располагалась тогда на седьмом этаже дома правительства, и по утрам, бряцая оружием, мы набивались в одну из неотапливаемых комнат. Андрейка распределял, кому на какой пост идти. Четыре человека ехали в Ванел, четверо оставшихся топали на ТЭК. Дружный коллектив, общее дело, один за всех и все против мародеров, уважаемый командир – что еще нужно? Живи, таможня!

Как-то Андрейка привез меня к турбазе, возле которой выстроилась колонна фур, и сказал:

– Я в Тамарес, посмотрю, а ты здесь постой, и до моего возвращения чтобы ни одна машина с места не сдвинулась.

– Как скажешь, – я не хотел облажаться перед командиром, с которым прошел войну, и держался бодрячком. – А ты скоро?

– Не знаю, как получится, – он передал мне свой автомат с тяжелым дисковым, как у ППШ, магазином. – На вот, бери и стреляй, если что.

Андрейка уехал, а я подошел к головной фуре, постучался в дверь, стекло спустилось, из окна выглянул пожилой небритый армянин и заныл:

– Когда поедем? Уже сутки тут стоим, устали…

– Будем стоять здесь, сколько нужно, – сказал я жестко. – И без моего разрешения никто не трогается с места!

Я отошел за обочину, прислонился к сосне, осмотрел оружие и, передернув затвор, поставил автомат на предохранитель. Было холодно, я стал мерзнуть и уже хотел погреться в кабине КамАЗа, но тут возле меня притормозила иномарка, оттуда выскочил К., и мы, поздоровавшись, обнялись по цхинвальскому обычаю. Он спросил, правда ли, что я собираюсь жениться. Ну да, вот только накоплю деньжат на обручальное кольцо из белого золота. А обычное желтое не подойдет, у меня есть пара штук, продам недорого. О нет, что ты, моя девушка сама необычная, пусть и кольцо у нее будет такое же. А хочешь, мы похитим ее, предложил К., помолчав, ты только скажи, и вечером она будет у тебя дома, а то пока накопишь, то да се, она может за другого замуж выскочить. Да зачем же красть девушку, которая уже и так согласна? Верно, слушай, ничего, если я заберу один КамАЗик?

– В смысле – заберешь? – сердце мое застучало за афганкой. – Эй, погоди!

Но К. уже не слушал, он подбежал к головной машине, поговорил с водителем, тот завел двигатель, и груженый КамАЗ тронулся с места тяжело, как танк. Сам К. прыгнул в иномарку, погнал вперед и, высунув из окна руку, махал: дескать, дуй за мной!

– Эй, глуши мотор! – крикнул я водителю, но тот проигнорировал меня. Пришлось стрелять сначала в воздух, а потом уже в кузов. Фура остановилась, из кабины вылез водитель и, увидев на борту следы от пуль, схватился за голову:

– Там же коньяк внутри, ара, что ты делаешь?

– Да плевать на коньяк! Ты хоть знаешь, кто твой гид?

– Знаю, он обещал сопровождать меня до Владикавказа!

– Да ничего ты не знаешь! Он тебя ограбит, без штанов оставит, а если окажешь сопротивление, искалечит или убьет! Тебе это надо?

– Нет, ара, не надо…

– Мы не просто так вас собрали в колонну, а чтобы защитить от мародеров, а человек, за которым ты хотел поехать, и есть мародер, усек?

Подлетел К. и начал орать, что мы больше не друзья, что отныне он знать меня не желает. Мы с ним наговорили друг другу гадостей, хорошо до стрельбы не дошло. Он пожалел, что вытащил меня из одной передряги, типа пригрел змею, и она уже кусается, ядом, тварь, плюется. Я, конечно, в долгу не остался и напомнил К., что из-за него погиб наш товарищ: ты его под пули подвел на ровном месте! Ох и взбеленился же он! Конечно, я перегнул палку, но замечу, что К. никогда ниоткуда меня не вытаскивал, просто вообразил, будто спас мою задницу в одном бою. На самом деле К. в этой перестрелке близко не