невозможно узнать. Спросить, кого я напоминаю, не решался, потому что он мог сказать какую-нибудь гадость. Язык у него острый, глаз орлиный, все подмечает, гад, поэтому я помалкивал. Через неделю после ввода в город миротворцев я завалился к Бесе в гости, и он притащил из подвала запыленную трехлитровую бутыль вина. Он накрыл на стол, и стали мы пить да тосты всякие толкать. Вспомнили, конечно, и ушедших товарищей: Хайдера, братьев Остаевых, Эрика Кабулова…

Захмелев, Беса опять поднял тему изменений моего фейса во время критической ситуации. Тут я не удержался и спросил:

– А каким я бываю, на кого становлюсь похож?

Я очень надеялся, что он сравнит меня с Аль Пачино или Де Ниро, на Марлона Брандо я не потяну, но вот с Клинтом Иствудом я в одной весовой категории. А ведь чертовски любопытно посмотреть на себя со стороны, когда ты, устроившись на позиции, целишься из пулемета во врагов.

Беса налил в пустые стаканы вина и, поглядев на меня с ухмылкой, произнес:

– Ну на себя ты точно не бываешь похож.

– А на кого? Ты говори, я не обижусь.

– На психа. Жуткое у тебя бывает лицо, вспоминать страшно.

– Иди ты, – сказал я, польщенный: всегда хотелось услышать такое, и вот дождался, он мне будто на уши майский мед пролил. – Ладно, давай выпьем за твою маму!

Я вытянул руку со стаканом, как будто чокался с Богом, и влил в себя прохладное красное, пахнущее изабеллой вино. Поставив стакан, я всхлипнул и полез к Бесе обниматься. Он похлопал меня по спине, будто утешал, и осторожно, чтоб не уронить, усадил обратно.

Тут за окном послышались крики: миротворцы грузинские убили наших, айда мочить их! Я выхватил из кармана гранату, с которой не расставался даже по ночам – прятал ее под подушкой, – и вылетел из дома. На улице я присоединился к народу, бежавшему со всех ног ко второй школе, где уже собралась толпа, и там на перекрестке увидел перевернутую желтую «шестерку», а под ней лужи крови. Люди вокруг говорили, что грузинский миротворческий грузовик нарочно наехал на легковушку с нашими и все, кто сидел в машине, погибли.

– А где миротворцы, где эти твари? – орал я, будто собирался броситься на вражескую амбразуру. Одна женщина показала рукой на припаркованный напротив городской библиотеки военный «Урал» с эмблемой миротворцев. Кузов машины был накрыт брезентом. Я ринулся к ней, перемахнул через низкий деревянный борт и, повращав в полумраке моргалами, заметил парней в камуфляже. Они сидели на полу, обхватив ноги руками. Увидев меня, они зашевелились и стали ползать туда-сюда, как будто хотели улизнуть, но куда? Снаружи стояла разъяренная толпа, а в кузове я с гранатой в руке грозился взорвать всех к такой-то матери. Я хоть и драл глотку, но на самом деле четко знал, чего хочу: оружия! У этих миротворцев были новенькие складные автоматы, а на боку висела кобура с пистолетом. Ох и повезло же мне! От радости я совсем потерял голову:

– В машине сидел мой брат, а вы раздавили его, как муравья! Я вас всех взорву, вашу мать!

Один из миротворцев подполз ко мне на коленях и стал умолять:

– Бичо, не дэлай этава, ми не уиноваты! Вайме деда, ми просто приехали сюда на базар за едой!

– Ну тогда давай сюда свой автомат!

– Бичо, эта табелное аружие, я не магу ево тэбэ дауат, за это мения пасадият!

– Из тюрьмы ты, может, выйдешь, но отсюда точно нет! – я вытянул вперед руку с гранатой и сделал вид, будто срываю с нее кольцо.

– Вайме деда, на, бэри, толко не взривай, бичо! – миротворец протянул свое оружие, и в этот момент в кузов запрыгнул Гамлет, тот самый, что перевязал мне рану на шее во время боя за высоту над городом. Я подмигнул Гамлету, но он, видно, не узнал меня и, сдвинув густые брови в пучок, разглядывал грузинских миротворцев. Я уже взялся за ремешок автомата, потянул на себя и рявкнул:

– И пистолет тоже давай, ну, живо!

Миротворец полез в кобуру за стволом, а я боковым зрением заметил курчавую голову Вале – другого своего приятеля, служившего в ОМОНе, он тоже влез к нам. Отдышавшись, он вдруг подскочил ко мне и вышвырнул из кузова. Я как звезда полетел со сцены прямо на толпу и потому не ушибся, зато потерял лимонку. Опустившись на корточки, я принялся искать гранату, но ее, похоже, сперли. Жалко, конечно, но что поделаешь. Я встал и, увидев спрыгнувшего с кузова Вале, бросился на него. Я пытался выбить ему зубы:

– Ты мне должен пистолет и автомат как минимум! Ты вообще понял, что сделал? Мать твою, ты еще и ударил меня? Ну получай! – но, увы, я промахивался, и кулаки мои молотили раскаленный дыханием толпы воздух. Я попал в кого-то постороннего и стал перед ним извиняться, а Вале, воспользовавшись этим, исчез. Потом ко мне протолкнулся ветхий старичок, я улыбнулся ему, а он размахнулся и ладонью, скрюченной старостью, влепил мне пощечину.

– Такие, как ты, – сказал он, – и развязывают войны!

Я схватился за щеку и подставил вторую:

– На ударь меня еще раз, мать твою шлюху!

И этот подлый старикан снова ударил меня. Я дико разозлился и, наверное, переменился в лице, потому что старичок стал пятиться, а гогочущая толпа притихла.

– Будь ты моим ровесником, – крикнул я, – я бы превратил тебя в пыль, пень трухлявый! Тебе повезло, что ты такой старый, но берегись: если у тебя есть сыновья, я их всех отыщу и убью!

Старикан исчез в толпе, я тоже выбрался из нее и поплелся к Лиахве. Вода в реке была чистая, людей немного, и я нырял себе и загорал. А вечером я пошел в город и возле дома, где жил Парпат, увидел знакомых ребят. Они сидели на лавочке, смотрели на Гамлета, который им что-то рассказывал, и смеялись. Я подошел к ним, поздоровался со всеми за руку и приготовился слушать. Гамлет, как близкий друг, обнялся со мной и спросил, где я пропадал столько времени, совсем забыл друзей, то да се.

– Расскажи ему тоже, – сказал Гамат. – Пусть посмеется.

Гамлет вынул из кармана новенький пистолет, покрутил его на пальце и сказал:

– Какой-то псих сегодня влез с гранатой в грузовик грузинских миротворцев и стал орать, что сейчас взорвет их, ну они все побросали оружие. Потом появился еще один псих, кажется, из ОМОНа, и он вышвырнул из кузова того кретина с гранатой, а я спокойненько забрал