– Я? – удивилась Надя.

– А куда я их дену? – пожала плечами медсестра. – У меня вон раненых сколько.

Она сунула младенцев Наде.

– Они девочки или мальчики? – спросила та, глядя на их сморщенные красные личики.

– Оба два. Королевская двойня.

Фамицкий тоже вышел из операционной.

– Надя, сможете пока присмотреть за детьми? – спросил он.

– Конечно, Семен Борисович. А… с Лушей что? – осторожно спросила она.

– Все в порядке с вашей Лушей, – недовольно ответил Фамицкий. – Спит после наркоза. Пришлось кесарево сделать, хорошо, что успел.

Он ушел обратно в операционную. Медсестра кивнула на младенцев и сказала:

– Отдашь мамаше, как проснется.

– Что вы, – покачала головой Надя. – Ей же кесарево сделали. Она встать даже не сможет.

– Ничего, лежа понянькает, – хмыкнула медсестра. – Мы, бабы, выносливые.

Когда она скрылась за дверью операционной, Надя сказала обоим младенцам:

– Глупости какие. Мы и сами разберемся. Сейчас кого-нибудь расспросим, чем вас покормить…

И пошла по коридору, унося их с собой.

– В операционную, – сказал Фамицкий, отходя от топчана, на котором только что осмотрел раненого.

– Ногу резать?! – закричал тот. – Не дамся!

Не отвечая, Фамицкий направился в угол, отгороженный ситцевой занавеской.

– От гангрены хочешь помереть? Да не скули ты! – цыкнула на раненого медсестра. – Семен Борисович все, что сможет, сделает. Сбережет тебе твою ножищу, не бойся.

– Ну, как вы? – спросил Фамицкий, заглядывая за занавеску.

– Оклемалась, – ответила Лушка. И добавила пронзительным деревенским тоном: – Всю жизнь Бога буду за вас молить!

– Это не обязательно, – поморщился Фамицкий. – Детей кормите?

– Надя приносит – кормлю. Молока только мало.

– Ешьте побольше.

– Что есть-то буду? В избе шаром покати. – И, отбросив деревенское притворство, воскликнула: – Доктор, миленький, оставьте меня в госпитале!

– Лукерья Алексеевна, вы сами понимаете, что это невозможно, – ответил он.

– Я ж не на койке валяться! – горячо проговорила Лушка. – По хозяйству все бы делала. Полы мыть, стирать – что скажете. В лепешку расшибусь! Пропаду я в деревне одна. С голоду помру. И малые мои помрут.

Семен молчал. Что он мог ответить?

Увидев, что Надя входит из парка в хозблок, Вера окликнула ее:

– Надя! Тебе туда зачем? – И сердито сообщила: – Экспонаты Фамицкий распорядился уже и оттуда вынести. Все на складе свалены теперь.

– А я к Луше, – ответила та. – Посижу с Оленькой и Тёмой, пока она вещи из деревни перенесет.

– Какие вещи? – удивилась Вера.

– Свои. А ты не знаешь? Семен Борисович оставил ее работать в госпитале. Сестрой-хозяйкой. Здесь теперь ее комната.

Комната, выгороженная на бельевом складе, была такая маленькая, что в ней помещались только стол да топчан, на котором Лушка спала вместе с младенцами. Младенцы спали и сейчас, а Лушка, уже одетая, чтобы идти в деревню, стояла у оконца и прислушивалась к разговору сестер Ангеловых.

– Теперь понятно, для чего отсюда выбросили наши экспонаты, – иронически заметила Вера.

– Вера! – укоризненно произнесла Надя.

– Что – Вера? Думаешь, от этой мадонны с младенцами будет польза для госпиталя? А я вот думаю, наш благородный рыцарь организовал здесь приятную пользу для себя лично.

– Стерва! – процедила Лушка сквозь зубы.

Вид у нее при этом однако же стал задумчивый.

«Все ж таки везет мне в последнее время, – опасливо думала Лушка уже вечером, домывая пол в своей комнатушке. – Кусок хлеба есть, помощь от Нади-блаженной есть. Даже малые спокойными уродились».

С того дня, когда Семен Борисыч назначил ее сестрой-хозяйкой, прошло две недели, и все это время уж как она старалась по работе – ног под собой не чуяла! Пока нареканий у начальства к ней не было, но мало ли что дальше будет.

Младенцы спали, отгороженные от края топчана свернутым одеялом, чтобы не свалились. Лушке тоже хотелось спать – умаялась за день. Пока белье санитарам выдала, пока то-другое… Разогнувшись, она бросила взгляд в окошко и увидела Семен Борисыча, идущего к флигелю. Раздался стук в дверь.

– Не заперто! – крикнула Лушка.

– Лукерья Алексеевна, извините за поздний визит, – сказал Борисыч, входя. – Завтра в шесть утра привезут постельное белье – примете. Только максимально внимательно! Чтобы не подсунули рваное.

– Не волнуйтесь, Семен Борисыч, мне не подсунут, – заверила Лушка. И поинтересовалась: – А что вы меня все по отчеству? Лушей зовите. А если чего надо – не стесняйтесь.

С этими словами она шагнула к нему и прислонилась, да не боком или там плечом, а сразу грудью. Чего рассусоливать-то?

– Что мне может быть от вас надо? – оторопел он.

– А хоть что. Ничего не стесняйтесь.

– Хм… Что это вы вдруг?.. – пробормотал Борисыч.

Стесняется все ж таки, значит. Одичали мужики без баб-то, понятное дело.

– Не вдруг. – Лушка прижалась поплотнее. – Мужчина вы одинокий…

– Лукерья! – воскликнул он. – Алексеевна…

Когда Вера проходила мимо хозблока, тени на занавеске в бельевой не могли не привлечь ее внимания. Лушка и Фамицкий обнимались.

– Кто бы сомневался! – фыркнула Вера.

Наблюдать за подробностями она, конечно, не стала.

Лушка тем временем быстро опустила руку и провела ею Борисычу по животу, еще пониже…

– Вы что!

Он аж отпрыгнул.

– А что такого? – промурлыкала Лушка. – Я для вас что хотите сделаю.

– Да кто вам сказал, что я этого хочу?!

– Этого все мужики хотят, – уверенно сказала она. И добавила, вздохнув: – А чем же я вас отблагодарю? Больше нечем.

– Вот что, Лукерья Алексеевна. – Лушке показалось, что он сейчас засмеется. Хотя над чем бы? – Вы эти штучки бросьте. Благодарность ваша мне до… Обойдусь, в общем. Работайте как положено. – Он пошел к двери, обернулся, прежде чем выйти, и сказал: – Завтра в шесть машина с бельем, не проспите. И все до последней простыни сверьте по накладной.

– Сверю… – пробормотала она, когда за ним уже закрылась дверь. И с недоумением добавила: – И чего приходил?

Выйдя на свежий воздух, Семен расхохотался.

– Гейша нашлась! – Он покрутил головой. – Хотя вполне даже гейша. Еще какая!