– Да я уже месяц лежу.

Надя кивнула на свернутое валиком одеяло, которое было подложено ей под ноги.

– А ты что хотела? – поинтересовалась Вера. – Выкидыш? Может, и к лучшему бы. Но для твоего здоровья опасно.

– Вера, ну что ты говоришь? – укоризненно заметила Надя.

– Что есть, то и говорю. Раз уж ты решила рожать, должна понимать свою ответственность. Альтруизм не для беременных женщин. Тем более что отца у твоего младенца не будет.

– Он будет, – твердо сказала Надя. И поправилась: – Он есть.

– Это вилами по воде писано, – пожала плечами Вера. – Ешь.

– Даже яблоко! – заметила Надя. – Откуда весной?

– Лушка из деревни принесла. Хоть какая-то от нее польза.

– Она же кормит, – вздохнула Надя. – Ей самой витамины нужны.

– Не волнуйся, Лушка себя не забудет, – усмехнулась Вера. – Тебе бы у нее поучиться.

Едва Вера сняла крышку с суповой миски, раздался стук в дверь.

– Это еще кто? – поморщилась она. – Поесть не дадут.

– Войдите, – громко сказала Надя.

Дверь открылась, и на пороге появился Максим Матвеев. Рука у него была перебинтована, он опирался на костыль, но все-таки уже ходил, и самостоятельно.

– Здравствуйте, – сказал он.

– В чем дело? – спросила Вера.

Максим опешил от такого сурового приема.

– Ни в чем… – проговорил он.

– Вы уже встали! – обрадовалась Надя. – Как хорошо! – И объяснила сестре: – Это же тот солдат, которому кровь перелили. Он выжил!

– А!.. – Вера неприязненно посмотрела на Матвеева. – Что вам нужно?

– Ничего не нужно. Поблагодарить зашел.

– Поблагодарили? Всего доброго.

– Вы чего… так?

Растерянность смешалась в его голосе с возмущением.

– Того, что она из-за вас чуть ребенка не потеряла, – отчеканила Вера.

– Из-за меня?!

– А кому она кровь дала?

– Вера! – воскликнула Надя.

Но та уже теснила расстроенного солдата к выходу.

– Да вы что!.. Я что, просил ее мне кровь давать? – воскликнул он.

– До свидания.

Вера закрыла за ним дверь.

– Как ты можешь? – чуть не плакала Надя. – Он же… Он солдат! Нас защищает!

– Вот именно что солдат, – раздраженно проговорила Вера. – Выполняет свой долг. А твой долг – родить здорового ребенка.

– Вера… – помолчав, спросила Надя. – На что ты злишься?

И тут Вера наконец взорвалась.

– А ты не понимаешь? – крикнула она. – Они раз за разом рушат все, что я создаю! Им что, больше негде было госпиталь устроить? Работы меня лишили! Всего моего!

– Они Москву защитили, – тихо сказала Надя.

– По-твоему, это я позволила немцам дойти до Москвы? А расплачиваться за этот позор почему-то предлагается мне. Да я еще и умиляться этому должна, оказывается!

– Ты несправедлива, – покачала головой Надя. – И сама это понимаешь.

– Ешь ты уже, ради бога, – махнула рукой Вера. – Такие все праведные!

Она вышла, хлопнув дверью. Надя вздохнула и начала есть.

Только два месяца спустя Надя добилась, чтобы Фамицкий разрешил ей вернуться к работе. Он был категорически против, но переубедить ее все-таки не смог.

– Я больше не могу, поймите! – Надя чуть не плакала. – Все воюют, а я…

– Не хватало еще и вам воевать, – хмыкнул Фамицкий. – Тем более при вашем гемоглобине.

– Вы как Вера! – Она умоляюще посмотрела ему в глаза, коснулась его руки. – Ну пожалуйста, Семен Борисович.

Рука Семена замерла. Но тут же он убрал ее и сказал:

– Завтра выходите на работу. Уколы будете ставить.

– Спасибо! Вы чудесный!

В порыве чувств она обняла его и поцеловала в щеку. И вдруг притихла, отстранилась, положив руку себе на живот.

– Что? – встревожился Фамицкий. – Плохо?

– Он шевелится… – проговорила Надя завороженно.

Не замечая, что с таким же завороженным видом смотрит на нее Фамицкий.

Когда она вернулась в действительность, Семена Борисовича рядом уже не было, а были санитары – они быстро шли по коридору с носилками.

– Осторожнее! – приговааривала бегущая за ними медсестра. – Прямо в операционную, Семен Борисович велел!

На ходу она взяла с носилок медицинскую карту и положила на стол сестринского поста.

– Кто это? – спросила Надя, провожая взглядом носилки с лежащим на них человеком.

Она успела разглядеть, что вся голова у него в бинтах.

– Генерал, – бросила медсестра. – Скажи, чтоб оформляли, пока Фамицкий оперировать будет.

Она убежала. Надя взяла со стола карту, открыла – и ахнула.

Вера ходила по коридору так, что правильнее было бы сказать, она не ходит, а мечется в клетке. Когда дверь операционной наконец открылась и оттуда вышли санитары, она бросилась к носилкам так, будто хотела забрать того, кто на них лежал. Все, что составляло самую сущность Веры Андреевны Ангеловой, – воля, холодный разум, самообладание, – испарилось совершенно. Она была растеряна и чуть не плакала.

– Он… живой? – дрожащим голосом спросила она.

– Пока живой, – буркнул санитар.

Из операционной вышел Фамицкий.

– Что с ним? – бросилась к нему Вера.

– Он ранен.

– Смертельно?

– С чего вы взяли? – удивился тот.

– Голова… Сплошь забинтована.

– Это ожог, – объяснил Фамицкий. – А ранен Федор Тимофеевич в плечо, ранение осколочное, осколки я извлек. Все будет в порядке, Вера Андреевна.

– Я останусь у него в палате, – сказала она. – Буду ухаживать.

– Пожалуйста, – пожал плечами Фамицкий. – Но сестринский уход я вам, уж извините, не доверю. Ему морфий надо будет колоть.

Впрочем, уже наутро он убедился, что Вере можно доверить абсолютно все и полностью, и сестринский уход тоже. Плакала она, прижавшись лбом к ладони лежащего в забытьи Федора, не долее минуты. А потом взялась за дело со всей своей сноровкой к работе, о которой многим было известно, и со всей своей страстью к генералу Кондратьеву, о которой не знал никто.

И так это происходило два месяца, день за днем.

Дождавшись, когда ее подопечный уснет, Вера на цыпочках вышла из палаты и, подойдя к посту, спросила молоденькую медсестру: