И тогда красное облако дыма, под завязку набитое плачем ястребов, любовными стонами, воем давно рассыпавшейся толпы, криком манежных гаеров и остро-ритмичным стальным роком, тоже стронулось с места. Выматывая кишки всем в этот час на него глядевшим, облако, вопреки собственному недавнему движению, поплыло назад: на юг и на восток, к Государевым огородам, к Раушской набережной, к ГАЭС-1 и дальше, дальше, в Замоскворечье!

Так с закрытыми глазами в участок и путешествуя (волокли не грубо, скорей бережно), Ходынин услыхал голос Рокоша:

– …Самое время тебе, Адренохрон Мигрантыч, про своих вспомнить. Да про себя, мало пожившего, взгрустнуть… Ястребки твои – под мое начало переходят!

– Сокол с места – ворона на место, – хмыкнул Ходынин.

– И про бабу кельтскую самое время тебе взгрустнуть… Думаешь, сладко ей придется?

– Не мути, мутило! Вам ее не достать.

– Это почему же? – забеспокоился Рокош. – Достанем! Ты нам про нее все и расскажешь… Да и остальным твоим корешам… корешам армейским и корешам рокерским – быстро ноги повыдернем. По полной им – слышь? – отмерено будет! И ты у нас наплачешься нагорюешься. А потом, как пес, издохнешь. И все твои сучки околеют. Скоро, скоро голосить по ним по всем начнешь!..

Не открывая глаз, подхорунжий широко и доверчиво Рокошу улыбнулся.

Рокош поднял дубинку, на миг задержал удар…

Предчувствие новой, ни с чем не сравнимой человечье-птичьей жизни раздвинуло нутро подхорунжего до беспредельности. Крылья и хвост, которых не видел Рокош, но которые хорошо ощущал сам Ходынин, сладко – как у того птенца, долбившего черепашку, – зашевелились. Лапки, шея, костяк изготовились к дальнему перелету.

Радость неслыханная, радость несказанная, радость окончательного расставания с изуродованным телом пронзила на миг птицу-Ходынина!

Однако, дойдя до крайней точки наполнения новой жизнью, подхорунжий снова (и, как ему показалось, в последний раз) вернулся к прежнему облику.

– Что, бабу свою кельтскую вспомнил? Так ты плачь, о ней плачь!.. Заплачь – дам калач. Зареви – дам аж три!

С мрачноватым весельем, не раскрывая глаз, подхорунжий ответил изготовившемуся к последнему удару старлею Рокошу:

– На погосте жить – всех не оплачешь.

2011

Повесть о том, как мессер Джузеппе смысл звука искал, дьявол барабанными трелями разбить сосуд человеческой жизни пытался, Черногор лечился от акустической травмы, а сочинитель поехал совсем не туда, куда хотел

– Italian?

– No.

– Spagnol?

– No, no, russo…

– А чего ж сразу не сказал?

– Русских у нас здесь любят. Но не всех подряд.

– А я думал, у вас тут рассадник любви…

– Ага. Держи карман шире.

– Ты, кстати, на русского не больно-то и машешь.

– А чего мне махать? Ну, татарин я, татарин! Правда, наполовину. А наполовину – хохол. Но все равно – русский! Ты понял или тебе по-другому объяснить?

– Давай еще по сто пятьдесят. Ты что будешь?

– Не при деньгах я.

– Так угощу. У меня пока водятся.

– Тогда – «Круну». «Круна» здесь, как слеза. Это у вас в Руссланде вся водяра фальсификатная…

– Сам-то давно из России?

– Шестнадцать лет как.

– То-то, слышу, за языком не поспеваешь. У нас про водку теперь говорят: «паленая».

– «Паленая», «шмаленая»! Заказывай! Узко у меня внутри, как у рака в заднице!

* * *

Я пробирался в Истрию, в городок Пирано. Пробирался медленно, с остановками.

Отколовшись от писательской делегации на самом раннем этапе групповой поездки, тупо наслаждался свободой и ленью, переводил на всякую хренотень свалившиеся с неба еврашки.

Стояли последние апрельские дни. С Адриатики резкими порывами задувал жаркий, чуть гниловатый ветер. Болела голова. Хотелось закрыть глаза и, хоть на час отказавшись от впечатлений, вернуться к чему-то проверенному: к образам, мыслям.

По дороге в Пирано я в город Бар и завернул.

И, как водится, застрял. Всего на сутки, но хватило и этого.

Честно говоря, ехать в Пирано мне давно расхотелось. Ничего особенного я там найти не надеялся. Когда оформлял документы и визу, указал как один из пунктов поездки городок Пирано. Просто потому, что именно там родился Джузеппе Тартини. И хотя сам он за долгую жизнь в городок наведывался редко – в те давние года в Пирано жил его брат.

Да и жену свою, Елизавету, урожденную Премаццоне, мессер Джузеппе в 1717 году отправил с глаз долой на четыре года не куда-нибудь, а в Пирано. А сам на тот же срок затворился в монастыре Анконы, чтобы достичь пределов мастерства в освоении боготворимого им инструмента.

И, конечно, начать надо было именно с Анконы. Если где и можно было отыскать следы шеститомного «Учения о звуке», учения, завещанного мессером Джузеппе профессору Коломбо из Падуи и пропавшего еще в середине XVIII века, – так это как раз в Анконе. Или, может, в Падуе.

Ну, а в Пирано… В Пирано скорей всего могли показать раскрашенные картинки или повести на экскурсию к памятнику мессеру Джузеппе. К памятнику, который я и сам давно и хорошо рассмотрел в Интернете.

Но мне нужен был не памятник и даже не музыка! Мне нужны были его мысли о природе звука. Инфразвук – звук, нами не слышимый, но реально существующий, со страшной силой на мир воздействующий, – притягивал меня звук той весной бешено, неотступно!

Из города Бар к итальянскому побережью, в Анкону, ходил паром. До монастыря францисканцев, до места, где вдали от суеты и соблазнов мессер Джузеппе сформировался как «Il maestro della Nazioni» («Мировой мастер»), где стал задумываться о сложнейших вещах: о природе и назначении звука, удобней всего было добираться как раз по воде.

Куда именно отправиться – в Пирано или в Анкону – я и решал в славном городе Бар, в баре отеля «Тополица».

* * *

– Еще по одной – и хорош.

– Так ты, бычара, только делаешь вид, что пьешь!

– Я? Да, верно. Мне еще на паром – и в Италию.

– На вечерний паром ты уже опоздал. А другой будет завтра, в шесть вечера. А до завтра ты чего будешь делать? С бабами у нас тут не очень…

– Какие бабы, друг! Запишу, что видел – и в койку.

– Так ты ж у нас ни черта не видел!

– Ну, я так и запишу: «В городишке Бар – ни черта я не видел!»

– Хочешь, повожу тебя по окрестностям? На Старый Бар глянешь. Под маслиной трехтысячелетней посидишь… Фонари горят и светло под ней, как днем…