– Врешь, маслине вашей – две тысячи…

– Ну, вру, ну, и чего?

– Ничего. Просто на фиг мне ваши развалины нужны. Их и отсюда видно…

– Не болтай, темно же… А хочешь…

Звонок мобильного телефона запел у собеседника в кармане громко, мелодично.

Маленький, жуковатый, проворный (готовый тип средневекового европейского слуги, прямо противоположный типу хрестоматийному: толстому, лукавому, ленивому), он вскочил, стал выдергивать мобилку из штанов.

Мобилка не вынималась.

Чем дольше маленький и жуковатый, как сам он сообщил: «По фамилии Хлус, а по имени Костик», колупался в штанах, тем сильней я напрягался и удивлялся.

Звучавшая из мобилки музыка – струнная, старинная – была очень похожа на ту, которую сочинял мессер Джузеппе. Но это была неизвестная мне музыка.

– Жинка звонит… Теперь не отстанет, стерьва, – сразу пожелтел лицом Костик.

– Слушай, – осторожно перевел я разговор на другое. – Что за музыка у тебя в мобилке?

– В мобиле? Так это Черногор мне записал. Он всем нашим раз в полгода меняет старую музыку на новую. Иногда такую дрянь сунет – ну прямо черт из мобилы выскакивает!

– Черт из мобилы? Это ты в точку…

– Так я ж и говорю. Тут у нас компашка подобралась. Русские и всякие чучмеки вроде меня… Ну, и Черногор наш, ну, и летун наш бескрылый все время чего-нибудь нам подкидывает: то черт из мобилы у него выскочит, то модель самолета всем одну и ту же на брелоки закажет. То танцевальный конкурс затеет… Блажит старик.

– Черногор – это фамилия?

– Какая там фамилия!

– Партийная кличка? Погоняло? Есть связь с Черногорией?

– Отстань! Не знаю. Мне бы с жинкой сейчас разобраться… Хуже черта она. Ладно, давай, как это у вас раньше говорили? На добрый путь!

– На коня или на посошок, – автоматически поправил я и снова спросил: – Ты вот Черногора назвал – летун. Он что – летчик?

– Ну пристал, ну пристал, репей… Летун, потому что был авиационным техником. А перед этим, кажется, штурманом. Это как раз тогда, когда НАТО Югославию распохабило…

– Распанахало…

– Ну, распанахало… Тогда как раз он из летунов и ушел. Чего-то у него с руководством не заладилось… Бомбить «югов» они из Италии, с какой-то базы взлетали. Он вроде там служил, в авиаотряде. Сам-то Черногор в Европу лет двадцать как перебрался. И уже лет десять как здесь, в Баре, околачивается… Ближе к берегу он живет. Там у нас в бухте крейсер «Форверц» когда-то затонул…

– Слушай… А нельзя к этому Черногору в гости?

– Не… Он нелюдимый. Выставит тебя, как пить дать. Деньги у него водятся, и никто ему, кроме собственных страшилок и заморочек, не нужен…

– А ты все-таки звякни ему. Скажи: прозаик из России, на один день приехал…

* * *

Черногор оказался ничуть не старым. Лет сорок, от силы сорок пять.

Снаружи дом Черногора я рассмотрел не очень: после пятидесятиградусной виноградной водки голову вело в сторону и крутило, как на американских горках. Заметил только на его доме, рядом с каменной трубой, еще какую-то странную, наклонную, сверкающую дорогим металлом и слегка изогнутую на конце трубу.

А вот внутри, перед тем как снова принять, я осмотреться успел.

Осмотрел, конечно, не всё, только шкафы с итальянскими и русскими книгами и великолепную модель советского военного самолета.

Зеленый, бочкообразный, маленький, но страшно задиристый, нос кверху, на боку надпись «Мститель», звезда и номер 26, он стоял на гранитной подставке, сверкая, как новенький. Хоть сейчас садись и лети!

– Нравится? Это «ишачок» наш, «И-16»!

Хозяин вошел неожиданно. Одной рукой он толкал перед собой столик с бутылкой все той же «Круны» и какими-то ранними, видно, местными фруктами. Другой – набирал номер на мобилке.

– Давно такой красоты не видел, – я подступил к «ишачку» поближе.

Пятнадцать минут назад мы познакомились и даже зачем-то обнялись. Я запутался в легоньком полотняном пиджачке хозяина, ткнулся носом в раскиданные по плечам густые черные его волосы…

О себе хозяин рассказывал мало, зато обо мне выспросил за десять минут многое.

– Вижу, «ишачок» вас притянул.

– Моя мать собиралась стать летчицей. Прыгала с парашютом и все такое. А дядья по отцовской линии, те в Отечественную полетали как следует. Один погиб. В 43-м был сбит под Анапой. Упал вместе с самолетом в Черное море. А вот второй – пилот-штурмовик – жив до сих пор.

– Все штурмовики были смертниками. Сколько лет он летал?

– Летал почти три года. Рассказывал, что сильно везло. Подбит был только раз, задымился, не дотянул до линии фронта, сел на грейдер. Несколько дней прятался в яме, потом сумел перебраться к нашим, причем умудрился попасть в свою же часть.

– Не посадили?

– И не подумали даже. Потерзали, погрозили – и опять в штурмовичок…

– Смертники всегда были нужны. Особенно такие, которых смерть не берет. Есть порода людей: они смерти ищут, они около нее ходят и ходят, а она, дура, от них шарахается…

– Это вы про себя?

– Это я про вашего дядю. Ну, и про некоторых других.

Я нежно колупнул модель самолета мизинцем.

– Из бумаги?

– Дюраль и полотняное покрытие. Все один к одному, все, как было! Вы не смотрите, что «ишачок» кургузый и на бочку с пивом похож… Для своего времени это был превосходный низкоплан! С девятицилиндровым звездообразным двигателем. Кстати, именно «И-16» первым в мире стал убирать в себя шасси. Первым в мире поменял он и тактику боя. Вы, конечно, не слышали ни про какую тактику? В Первую мировую главную и основную тактику воздушного боя англо-американцы называли Dog Fight, «собачья драка». Пилоты безостановочно делали круги и пытались зайти в хвост противнику – и все дела. Америкосы, кстати, и сейчас так делают: с хвоста, крадучись, р-раз!

Черногор ухватил себя за гриву, собрал концы волос в пучок…

– Ну, а «ишачки», те тактику сменили. Правда, к 41-му году и они сами, и тактика их устарели. Но даже в 43-м на «ишачках» благодаря тактике «из тучи», то есть благодаря внезапности, они фрицев били.

– Быть не может! У нас так «ишачков» этих ругали, столько в кино и в книжках поносили…

– Сбивали, сбивали они фрицев, да еще как! В том же 43-м была знаменитая и результативная атака! Тогда наш «ишачок» сбил знаменитого немецкого аса. Альфред фон Гриславски аса звали…

У Черногора в руках заиграла мобилка.

Зазвучавшую музыку я знал преотлично! Но все равно привстал от неожиданности. Когда Черногор кончил разговор, спросил, волнуясь: