Андрей теперь легко переносил ее отсутствие. Он точно знал, что Стелла к нему приедет. На него только сейчас навалилась та страшная тяжесть, которую он честно и мужественно пронес через пять лет. Тяжесть любви, войны и собственного предательства. Он только начинал дышать полной грудью, не скованной болью пустоты, ежедневной потери самой нужной женщины, самого необходимого человека. Он признался Стелле, что, несмотря на рабочие перегрузки, отдыхает так, как никогда не отдыхал с семьей на лучших курортах. Он там ни на секунду не прекращал стремиться к Стелле. Не замечал ни моря, ни солнца, ни вкусной еды, ни ароматных южных ночей. Это было просто тягостное ожидание. А сейчас он отсыпается, отъедается, наслаждается. Он понимает, какой он домашний человек. А дома у него теперь все, о чем он и не позволял себе мечтать.

И Стелла стала готовить борщи, винегреты, котлеты на несколько дней, чтобы не держать все это в голове, впадая в очередную передачу. Часто она, возвратившись на рассвете с ночной записи, могла упасть рядом с Андреем и просто провалиться в сон. Рядом с ним! С самым лучшим на свете любовником, прикосновение руки которого прожигало ее всю, как молния, мгновенно, надолго. Хотя это могло быть просто прощание в метро.

Сейчас она работала над серией передач о жителях ночной Москвы. О путанах, бомжах, нелегальных бомбилах, бродягах, которым не спится, не живется в четырех стенах. Это было интересно, рискованно, во многом экспромт. Режиссер доверил ей брать интервью. Она заражала своим любопытством и пожилую проститутку на протезе, такса — стакан и закуска, и девчонку-подростка, которую на улицу зарабатывать поставила родная мать-алкоголичка. Стелле был интересен бывший преподаватель университета, которого за долги по квартплате сделали бомжем, а он обрел в том свою свободу от государства. С ней откровенничал нелегальный мигрант, который решил во что бы то ни стало стать богачом в Москве. А пока ищет еду на помойках.

Режиссер Вадим, властный и уверенный профессионал, во время работы признавал только одно мнение — свое. А в паузах бежал к своей жене Ирине, которая была сценаристкой, кутал ее от холода в плед, поил чаем из термоса, обеспокоенно трогал губами ее лоб, пальцы. Ирина была хрупкой, нежной женщиной, склонной к простудам. Она быстро уставала. Вадим держал одну работницу в группе только для того, чтобы у Ирины всегда было горячее питание.

Стелла любовалась этим союзом. В нем главным был творческий результат. Во имя результата Вадим рисковал нервами и здоровьем своей слабенькой жены. Ирина свято верила его чутью и вкусу. И старалась не жалеть себя во имя нужного ему результата. Она и писала самые рискованные сюжеты. Стелла была совершенно здоровой, в работе она почти не уставала, ей хватало проглотить захваченный из дому бутерброд. Только иногда она подходила к Ирине и Вадиму и говорила:

— Глоток чаю дадите? Помираю от жажды и холода.

Они смеялись, смотрели на ее разрумянившееся лицо, поили и кормили. Стелла импонировала им своей непринужденностью, искренними реакциями, преданностью делу.

Однажды они закончили съемку в три часа ночи. Стелла приехала на эти съемки на метро. Машину телевидения для нее нужно было вызывать из «Останкино». И Вадим предложил ей поехать к ним. Доспать ночь и утром спокойно ехать домой. Она согласилась, позвонила Андрею, чтобы не ждал. Он и не ждал. Зевал в трубку. Она его разбудила.

Жили Ирина и Вадим в двухкомнатной типовой квартире. В одной комнате их спальня и кабинет, в другой — детская четырехлетнего сына. Мальчик во многом и был причиной постоянной тревоги Вадима за здоровье жены. Она поздно родила ребенка, долго восстанавливалась. Но когда она или он говорили о сыне, спокойно и коротко говорили, в их взглядах светилась нескрываемая гордость. Стелла думала: так сдержанные люди говорят о чуде, какого не ждали.

Они втроем вошли в квартиру, стараясь не шуметь, и им было весело, как подросткам, которые допоздна загулялись. Отношения между коллегами давно стали доверительными и дружескими, давно на «ты».

— Днем Антон с няней, — прошептала Ира. — Она уходит, когда он уже крепко спит. Сейчас мы с тобой, Стелла, проделаем одну несложную операцию. Перенесем малыша из его комнаты и взрослой кроватки к нам. У нас еще стоит его предыдущая кроватка. Он в нее помещается. Мы не раз уже так делали, когда гости оставались ночевать.

Они неслышно вошли в комнату, наполненную детским запахом, игрушками и детскими снами. Там горел ночник. Ирина подняла с кровати спящего мальчика в пижамке с зебрами. Стелла легко его перехватила. Заглянула в личико и ахнула. Это был чудесный, невероятно красивый ребенок. Он шевельнул ресницами-веерами на щеках и во сне улыбнулся.

— Признал тебя, — выдохнула любовно Ира.

Стелла принесла мальчика в большую супружескую спальню, Вадим уже приготовил сыну его бывшую кровать. Антон в ней потянулся и распахнул свои карие очи.

— Что ты делаешь, мама? — капризно и возмущенно сказал он. — Ты опять меня сюда положила! Мне нельзя. Дети во сне растут.

Они втроем умиленно и восторженно смеялись. Родители поцеловали мальчика, и он очень быстро уснул. А Стелла пошла досыпать ночь в его комнату, на его «взрослую» кровать, которая пахла счастьем самой главной женской любви. Она пахла детством. Стелла в ту ночь опять плакала. Она скучала по сыну. Но не по тому подростку, который ушел с рюкзачком и не оглянулся. И сам ни разу не позвонил. А по Стасику-малышу. Доверчивому и еще все умеющему прощать.

Когда она услышала, что Ира и Вадим выключили свет в кухне и ванной, ушли к себе и закрылись там, она встала. На цыпочках прошла в ванную. Сняла белье, которое врезалось в тело почти за сутки работы. Налила ванну, полежала, затем постирала белье и взяла его в свою комнату, чтобы высушить на батарее. Вадим сказал: всем до двенадцати спать. Такую команду и дала себе Стелла, покачнулась на теплой волне и провалилась в блаженный отдых. Только на следующий день она сообразит, что за всю эту ночь ни разу не вспомнила об Андрее.

Позднее утро разбудило ее детским смехом и топотом детских ножек. Она открыла глаза и увидела прелестное, смеющееся личико Антона. Он звонко говорил:

— Нет, я увижу, кому вы отдали мою кроватку и мои игрушки!

Ира и Вадим смотрели на него восторженно с порога, а мальчик заглядывал в лицо Стеллы так близко, дышал так горячо и сладко. Она протянула к нему руки, поднялась, притянула к себе. А он, такой избалованный и привыкший ко всеобщей любви, охотно ткнулся горячим лобиком в ее лицо, чмокнул теплыми губами, прильнул к груди. Стелле показалось, что она лет десять точно не чувствовала ничего подобного. Это была эйфория.

И вдруг она увидела глаза Вадима. Скорее, она почувствовала его напряженный взгляд. И вспомнила о белье, которое сушится на батарее. Одеяло, которым она укрывалась, сползло. Вадим увидел ее обнаженную грудь. Не велика беда. Он — режиссер, ему часто приходится снимать обнаженную натуру. Но что-то почудилось Стелле, что-то, что она поспешила списать на свое распущенное воображение вечно тоскующей любовницы. Напомнила себе, что она в гостях у друзей, у самой верной и преданной друг другу семейной пары.