Я делаю еще один шаг к нему, не желая, чтобы он сорвался с крючка. Разве то, что я приехала на похороны матери, ничего не значит для него? Я уже восполнила силы после нашей прошлой встречи, и я знаю, что это мой шанс, хочет он этого или нет. Элли здесь нет, а он подавлен. Сильнее, чем сейчас, я себя уже не почувствую.

Он слегка поворачивается, словно вбирая глазами меня всю. Он поднимает руку, создает тень на лице, защищая глаза от солнца. Погода изумительная, непредсказуемое позднее лето. Я не вижу его глаз, но чувствую, что они смотрят на меня. Затем он переносит свой взгляд, обращая его к далеким холмам, куда Кассандра вытаскивала его, несмотря на погоду.

– Элли права, – произносит он мягко. – Ты так похожа на нее.

Я задерживаю дыхание.

– Я хочу спросить только об одном, – говорю я. – После этого я уеду, и обещаю никогда больше тебя не беспокоить. Я знаю, ты этого хочешь. – Он, кажется, колеблется, поэтому я добавляю:

– Я думаю, ты должен мне хотя бы это.

– Я ничего тебе не должен, – говорит он. – Я отдал тебе последний клочок своей души много лет назад. Мне больше нечего тебе предложить. Я не могу говорить об этом сегодня. Не сейчас. Не с тобой.

– Пожалуйста, отец. – Он делает передышку, хватается за стену.

– Просто скажи, что ты хочешь знать.

– Когда Элли сказала, что она – в смысле моя мать – всегда хотела, чтобы здесь осталась я, это было правдой?

Он вновь смотрит на холмы, следит за воробьем, кружащим неподалеку, пока тот не садится на холмик земли, что возвышается над свежей могилой. Птица вытягивает червяка и разделывается с ним. Мы вдвоем наблюдаем за тем, как он улетает. Я снова смотрю на отца, он кивает головой.

– Почему ты сказал, что мне лучше было бы не приезжать? Даже теперь, на ее похороны. Если она сожалела о своем поступке, – говорю я, подходя ближе, – если она жалела о том, что отдала меня, мне было бы полезно знать это. Я бы не чувствовала себя настолько никчемной. – Я снова плачу, но на этот раз уже не пытаюсь остановить слезы.

– Ты не никчемна, – еще никто не обращался ко мне столь мягким тоном, – и никогда таковой не была, Рини. – Я плачу еще горше, когда он сокращает мое имя, слезы дождем падают на землю. Он смотрит на мое краснеющее лицо. Я вижу, как дрогнул мускул на его руке, и в какой-то момент я ожидала, что он протянет руку ко мне и утрет мои слезы. Я стою достаточно близко, и я бы его не остановила, хотя теперь знаю, что, скорее всего, это он настаивал на том, чтобы отослать меня. Но ничего не происходит, и он упирает руки в бока.

– Ты заслуживаешь и всегда заслуживала всего самого лучшего. Поэтому для тебя я был готов отдать все, что имею.

– Но почему же тогда ты сказал, что я не должна быть здесь? Разве я не заслуживаю того, чтобы попрощаться с ней на этот раз как следует.

Он делает глубокий вдох перед тем, как сказать:

– Потому что ты разбередишь старые раны, Рини. Мои и твоей сестры. Раны, которые никогда не заживут. – Он делает шаг ко мне, и снова мне кажется, что он хочет до меня дотронуться, его губы приоткрыты; быть может, последний поцелуй на прощание, перед тем как мы вернемся к прежним условиям игры, появившейся много лет назад из-за меня? Но он вновь останавливает себя. – Я не желаю тебе зла. На деле как раз наоборот. – Он смотрит на паб взволнованно, а потом опять на меня. – Но ты должна уехать. Уезжай сейчас, пока ты еще можешь от нас вырваться. Ты увидишь, это к лучшему. Сейчас, когда она думает, что узнала правду, она оставит тебя в покое. – У него почти получается улыбнуться. – Здесь твоего ничего не осталось.

Значит, это правда. Мой отец подтвердил мои самые потаенные страхи. Я должна принять тот факт, что не принадлежу этому месту, должна уйти. Но непросто смириться с мыслью о том, что я не имею ничего. С тем, что я по-настоящему одинока.

Когда Элли ворвалась в мою жизнь, напав на Роберта Нила, я так хотела быть рядом с ней. Она спасла меня в тот день, подарила мне ощущение, что мы – одна команда. Она ворвалась в мою жизнь, и я почувствовала себя лучше. Ее присутствие давало мне место в мире, во всяком случае, сначала было так. И уже было неважно, что у меня нет друзей в школе, или что они обзывают меня. После инцидента с Робертом Нилом шепот за моей спиной превратился в нечто большее. Теперь связываться со мной было рискованно. Так ведь можно и яичко потерять. Я поражалась тому, какой силой она наделила меня, но не понимала, что Элли чувствовала ко мне то же самое. Я не понимала, что была ее пешкой, фигуркой, которой она могла играться, управлять. Но жизнь меня научила.

Мы с Элли встречались регулярно. Когда я сообщила, что собираюсь проводить субботы в библиотеке, тетя Джемайма подумала, что я хочу улучшить свои оценки. Она была впечатлена, хотя и не без доли сомнения. Она знала и то, что Элли снова появилась на горизонте. Я слышала, как она разговаривала об этом по телефону с моим отцом после того, как в школе меня допрашивали об инциденте с Робертом Нилом. «Держи эту ненормальную подальше от нас», – сказала ему она. Тетя одобрила идею посещения библиотеки только при условии, что она сама будет приводить и забирать меня оттуда. Но проскользнуть через пожарный выход, где ждала меня Элли, не составляло труда.

Каждую субботу мы проводили два часа вместе. Сначала, кажется, Элли хотела прощупать почву, так что первые встречи были вполне безобидными. Ничего сверх меры: плевки в мостовую, курение, имена учителей, нацарапанные на стенах туалета с выдуманными телефонными номерами. Иногда, положив свой волос в бургер, она жаловалась сотрудникам. Это было довольно бессмысленно, потому что приходилось расставаться с лучшей частью обеда, чтобы получить деньги обратно. Но это было делом принципа, да и к тому же у нас оставалась картошка. Элли хотела показать мне, что у нее есть власть. Что она получает то, чего хочет. Что она может заставить людей делать то, что хочет.

Мы рисовали граффити все с большим энтузиазмом. Я находила оправдания, когда дело касалось мостов и водоемов, но в остальном, наши творения можно было увидеть по всему городу. Сигареты сменялись на травку, и она учила меня сворачивать косяки, когда мы прятались от дождя на автобусной остановке. Отвращение на лицах прохожих делало занятие еще более привлекательным. Но мы всегда были ограничены двумя часами, и обе были достаточно разумны, чтобы понимать, что интоксикация должна быть сведена к минимуму, если мы хотим держать наши встречи в секрете. Она говорила мне, что я должна завоевать доверие своей тети. И ее доверие тоже.

Когда она впервые оставила меня перед магазином, я знала, что это проверка. Мне казалось, что ее не было очень долго, и я могла думать только о том, что тетя Джемайма сейчас гуляет где-то в городе, убивая те два часа, через которые она должна меня забрать, и может увидеть меня там в любой момент. Я пыталась спрятаться как можно лучше, смешаться с толпой, выныривая из нее, лишь чтобы взглянуть на часы на башне отеля «Бальморал», на Принцес-стрит, когда вдруг появилась Элли, она гордо спускалась ко мне с улыбочкой на лице. Не останавливаясь, она взяла меня под руку и повела дальше.